Вчера я, завершая рассказ о наших детских «вооружённых» забавах, заметил, что они, к счастью, не имели печальных последствий или хотя бы мелких ранений. И говоря так, был не совсем прав. Не совсем, потому что однажды как раз я получил достаточно серьёзное ранение. А прав, так как оно не было следствием тех наших игр. А о том, где и как мне досталось, сообщу несколько ниже. А сначала напомню, что в позавчерашнем посте я упоминал скамейку, сидя на которой, я и мои друзья буйно фантазировали. В этой связи привожу фотоснимок середины 1970-х годов, на котором запечатлён наш дом (ул. Валявкина, 39) накануне сноса:

Той скамейки, увы, уже не было. Зато она частично попала в объектив летом 1965 года при фотографировании моего двоюродного брата Николая:

Накладывание одного снимка на другой даёт представление о том, где стояла та наша скамейка:

Нельзя не заметить, что при этом совмещении фотографий исчезло изображение молодого человека. Им был Борис Фролов - сосед по дому, возрастом меня лет на пять старше. Он же, 6-летний, на снимке 1957 года во дворе нашего дома вместе с сестрой Людой и моей бабушкой Марией Леонтьевной:

А почему о нём говорю? — Да потому что Боря непосредственно связан с ранением, которое я получил в один их майских дней 1964 года. А ранению предшествовало следующее.

Не зная, чем заняться в послеурочное время (а в конце мая домашних заданий почти не задавали), Борис, я и мои друзья-фантазёры убивали время, а именно бросали камни — кто дальше. Бросали как раз напротив нашего дома вдоль улицы. Кто из нас кидал камни дальше — понятно — Боря, по росту почти на две головы бывший выше нас.

Тогда решили соревноваться по-другому — у кого брошенный камень больше раз отскочит от булыжников. Те, кто пускал блинчики по воде, понимают, чем мы занимались. И вот тут Боре не повезло, так как нам, малорослым, было сподручнее швырять понизу плоские камни, которые отскакивали по пять-шесть раз.

Этот факт Бориса раздосадовал и он предложил вид соревнования, в котором, как был уверен, первенство ему обеспечено: «Давай на дальность кидать из-за себя». На вопрос «А как это?» продемонстрировал вхолостую — закинул правую руку со сжатым кулаком резко за спину и затем разжал кулак. Мы согласились, и Боря первым поднял с земли камень. А он, брошенный, полетел не вдоль улицы, а по законам физики набрав центростремительное ускорение, по кругу...

То, что произошло через мгновенье, по-детски отчётливо запомнил на всю жизнь. Нет, боли в первые минуты не чувствовал, хотя удар в лоб был сильным. Настолько, что кровь хлынула ручьём, застилала глаза и я практически ничего не видел. Главное, что не упал и не потерял сознание. Хотя ещё толком не понимал, что со мной случилось. Тем не менее протёр глаза и, зажав грязной и уже окровавленной ладонью рану, пошёл домой. А навстречу — перепуганная бабушка, которая, затащив меня домой на кровать, перевязала голову тем, что первым попало ей под руку — полотенцем. И, несмотря на свои 80 лет, понеслась на проходную промкомбината, где находился ближайший телефон — или вызывать скорую, или звонить маме на работу...

Не знаю, как бы развивались события дальше, но, на счастье, в эту минуту к дому как раз подъехала мама. Дело в том, что в тот день для рабочих и служащих СМЗ развозили дрова с биржи Соломбальского ЛДК. И тех, к кому подошла очередь, отпускали с работы, чтобы сопроводить заводскую автомашину до дому и выгрузить дрова.

Увидев не обращавшую внимание на машину бабушку, мама остановила её: «Ты куда?» Ответ был хуже некуда: «Звонить, Мишку убили!». Забежав в квартиру, мама поняла, что это преувеличение. А зашедший за ней водитель сказал: «Дрова моментом скину, и на Четвёртый, в поликлинику». Ему тут же вызвались помочь наши соседи.

Когда минут через десять меня выводили из дому, мимо нашего крыльца отец Бори (он есть на первом снимке) тащил сына за шиворот, и я по пути успел попросить: «Дядя Лёша, не бейте, он не виноват, он не ненарочно...»

Хорошо помню, как мы мчались на машине по Соломбале на Четвёртый, то есть на улицу Красных Партизан, где тогда находилась 7-я поликлиника. Запомнил и то, как завели на второй этаж поликлиники в кабинет хирурга, а из него — в перевязочную, где уложили в грязных кирзовых сапогах на операционный стол. Затем - обезболивающие в кожу лба уколы, промывка и зашивание раны. И накладывание повязки. Что я стойко и без слёз выдержал. Хотя голова от сотрясения уже сильно болела.

Когда мы на такси подъехали к дому, невольный виновник случившегося заканчивал затаскивать во двор наши дрова — эту работу, вместо наказания, приказал ему исполнить отец. А когда Боря увидел меня хоть и с перевязанной головой, но живого и идущего на своих ногах, несмотря на усталость и несомненные переживания, повеселел. И моя мама ни тогда, ни после его ни в чём не обвиняла. Хотя развязка того дня могла быть намного печальней — камень мог попасть или в глаз, или, что ещё страшнее, в висок...

Но он угодил чуть выше переносицы, после чего у меня на всю жизнь остались почти четырёхсантиметровый шрам и ямка-вмятина в лобовой кости. Которые первые две недели скрывала тугая повязка. И именно в ней, повязке, я уже на третий день после происшествия пришёл на уроки. И сразу же стал школьной достопримечательностью — ведь выглядел, как раненый боец из популярных тогда среди ребят фильмов про войну. Конечно, были расспросы — что и как. Интересовались не только одноклассники, но и специально заходившие в наш кабинет поглазеть на достопримечательность ученики других классов. Так что мне в пору было возгордиться. Но если бы и возгордился, то ненадолго — шли последние дни учебного года. А в первый дни каникул я, всё ещё перевязанный, вновь играл и носился со своими друзьями, в том числе с соседом по дому Борькой...

Предыдущий пост - Оружие наших «генералиссимусов»