Утром 14 ноября 1912 года сразу же после переклички 43-летний архангельский мещанин Сверлов - арестант тюремного помещения при городском полицейском управлении - был отведен к дежурному надзирателю Семену Виткову, который объявил ему об окончании срока заключения. Надзиратель выдал отобранные при задержании вещи и велел расписаться в их получении, что освобождаемый охотно сделал: "Д.Сверловъ"... - Почему "Д"? - грозно спросил Витков. - Ты же Алексей! Распишись правильно!..
- Но я Дмитрий, истинный крест... - робко возразил Сверлов. -С крещения так зовусь.
Трудно сказать, что - скорее всего, не свойственные арестантам искренность и робость - заставили видавшего разного рода заключенных надзирателя если не поверить Сверлову, то хотя бы немного усомниться и на всякий случай просмотреть бумаги его дела. Когда Витков взглянул на протокол задержания, то и там увидел ту же подпись: "Д.Сверловъ"...
- Но я Дмитрий, истинный крест... - робко возразил Сверлов. -С крещения так зовусь.
Трудно сказать, что - скорее всего, не свойственные арестантам искренность и робость - заставили видавшего разного рода заключенных надзирателя если не поверить Сверлову, то хотя бы немного усомниться и на всякий случай просмотреть бумаги его дела. Когда Витков взглянул на протокол задержания, то и там увидел ту же подпись: "Д.Сверловъ"...
Если бы он этого не сделал или изначально не обратил бы внимания на букву "Д", то наверняка о факте незаконного ареста архангельского мещанина Дмитрия Сверлова не стало бы известно ни местному полицейскому начальству, ни столичной прессе, ни министру внутренних дел. Впрочем, надзиратель мог и умолчать об этом факте, тихо отпустив обрадованного освобождением и не имевшего никаких претензий мещанина, однако чувство служебного долга подсказало проступить иначе - представить соответствующий рапорт и тем самым дать толчок повторному разбирательству по делу Алексея Сверлова, причиной возбуждения которого послужило событие шестимесячной давности.
1 мая 1912 года рабочие лесопильного завода "Экономия" не вышли на дневную смену. В 12 часов, несмотря на объявленный им накануне от имени губернатора строжайший запрет на проведение митингов и демонстраций, они стали собираться в группы и в 4 часа дня в количестве более 200 человек под красными флагами и с пением "Марсельезы" прошли по заводу, бирже и поселку.
На следующий день архангельский губернатор Сергей Бибиков, получивший от полицейского надзирателя маймаксанских заводов Григория Матвеева донесение о случившемся и список демонстрантов, издал постановление, предписывающее подвергнуть двухмесячному аресту активных участников "противозаконного действия", в том числе и поденного рабочего Алексея Сверлова. Но когда надзиратель Матвеев получил на руки этот документ, Сверлова среди проживавших в бараках поселка уже не оказалось.
Конечно же, это было упущением Матвеева - кто как не он должен был отслеживать все перемещения политически неблагонадежных маймаксанцев. Но за всеми не уследишь! Поэтому ему ничего другого не оставалось, как только ждать, когда Сверлов вновь объявиться на одном из заводов.
Однако время шло, и в конце лета начальство выразило Матвееву неудовольствие, причем в весьма резкой форме. Видимо, эти нелицеприятные слова и побудили напрячь память и вспомнить, что в недавние годы его службы в Соломбале именно там, на Кривой Яме (простонародном названии Ирландской, ныне Ярославской улицы), проживали братья Сверловы, один из которых был Алексеем. Обрадованный тем, что появилась возможность "спихнуть" дело соседям-коллегам, он изложил эти сведения в рапорте и вместе с постановлением губернатора отослал его приставу 3-й (Соломбальской) полицейской части Архангельска.
Под вечер 13 сентября Дмитрий Сверлов, изрядно в тот день на именинах у знакомых выпивший, с трудом добрался до дома, в котором не первый год - сначала вдвоем с братом, а после женитьбы и перезда Алексея уже один - снимал маленькую квартирку. Едва он ввалился в сени, как его подхватили под руки, провели на кухню и посадили на стул люди в форме.
Ими оказались околоточный надзиратель Федорчук и унтер-офицер Зеленин, первый из которых спросил хозяйку дома: "Это Сверлов?" - "Он самый", - подтвердила она. Стражи порядка, вновь подхватив ничего не понимающего и совсем утратившего способность самостоятельно передвигаться квартиранта, вытащили из дома и поволокли в полицейскую часть.
Соломбала. Торговая (ныне Терёхина) площадь.
В третьем справа, двухэтажном деревянном доме располагалась
3-я полицейская часть Архангельска
Через пару часов немного отлежавшегося Сверлова привели в кабинет пристава Константина Паршенского, который зачитал задержанному губернаторское постановление. И хотя он не всё раслышал - был туговат налевое ухо, - тем не менее понял, что спьяну натворил что-то неладное, причем настолько серьезное, что им недоволен сам губернатор!
Единственное, против чего Сверлов попытался возразить, было упоминание про "Экономию". Он твердо знал, что ни в пьяном виде, ни в трезвом никогда там не бывал. Однако пристав не обратил никакого внимания на робкие возражения и приказал расписаться под постановлением и в протоколе задержания.
Ни пристав, ни присутствовавший в кабинете околоточный даже не посмотрели на подписи. Но не только потому, что им достаточно и того, что арестованный откликался на значившуюся в бумагах фамилию - им просто было не до их разглядывания. Забегая вперед, скажу: впоследствии выяснится, что и Паршенский, и Федорчук в тот вечерний час были немногим трезвее Сверлова.
Утром арестанта отконвоировали в городское полицейское управление, и только там от сокамерников он узнал, что содержится по политическому делу. Несколько раз пытался объяснить дежурным надзирателям, что к политике никакого отношения не имеет и что арестован, видимо, по ошибке, но так и остался неуслышанным вплоть до дня освобождения - 14 ноября.
Получив в тот же день рапорт надзирателя Виткова, архангельский полицмейстер подполковник Николай Кириченко решил ничего не сообщать губернатору и лично провести расследование. Опрошенные им заведующий тюремным помещением Паникаровский, дежурные надзиратели Рузавин и Яковлев сказали одно и то же: "Сверлов в течение двух месяцев никаких жалоб или претензий ни словом, ни письменно не заявлял. При перекличках на свою фамилию отзывался, посему ни у кого не возникло сомнений, что это не то лицо".
Пристав Паршенский и околоточный Федорчук придумали следующее объяснение: "Дмитрий Сверлов умышленно вознамерился отбыть наказание вместо своего брата, без сомнения, участвовавшего в демонстрации". Эта версия вполне устроила полицмейстера, и он закрыл дело, приказав при этом не разыскивать и не трогать Алексея Сверлова, дабы не поднимать ненужного шума и не привлекать ничьего внимания к неприятной истории.
Прошло еще семь месяцев, и казалось, что про неприятность все забыли. Но 21 июня 1913 года столичная газета "День" опубликовала краткую корреспонденцию: "Архангельск. Местной полицией был арестован рабочий Сверлов. При выпуске обнаружилось, что он отсидел за другого. Соб. кор." А через два дня еще одна газета - московское "Русское слово" - напечатала фельетон "Случай с губернатором", в котором глава губернии изображался крайне карикатурно: он лично и арестовывал, и допрашивал Сверлова, попеременно заставляя того именоваться то Алексеем, то Дмитрием, и так до той поры, пока сам окончательно не запутывался.
Подлил масла в огонь разрастающегося скандала и член Государственной Думы от Архангельской губернии Н.Старцев, сделавший по поводу незаконного ареста депутатский запрос на имя министра внутренних дел. Вскоре министр Н. Маклаков телеграфировал губернатору: "Сообщите в возможно непродолжительном времени надлежащие сведения по сему делу".
Оправдываясь, полицмейстер изложил губернатору устроившую их обоих версию. Видимо, она и легла бы в основу ответа министру, если бы не вмешательство шефа местной политической полиции. 23 августа начальник губернского жандармского управления генерал-майор Мочалов, получивший по своим каналам соответствущие указания из столицы, затребовал все материалы по делу.
Вызванный им Паникаровский на этот раз рассказал правду: "Сверлов иногда заявлял, что содержится напрасно". Представшие перед генералом Паршенский и Федорчук решили всю вину свалить на маймаксанского коллегу: "Были введены в заблуждение Матвеевым, письменно утверждавшим, что разыскиваемый проживает на Кривой Яме".
В ходе рассмотрения взаимных препирательств и обвинений полицейских чинов выяснилось самое интересное: архангельский мещанин Алексей Платонов Сверлов точно так же, как его брат, бесконечно далек от политики. Настоящим же участником демонстрации оказался почти полный его тезка - уроженец Новгородской губернии Алексей Петров Сверлов, все это время спокойно проживавший в Соломбале и только летом 1913 года покинувший Архангельск.
Таким образом, все промахи и нарушения (незаконный арест и содержание под стражей, непринятие мер по поимке преступника, ложные показания и распитие спиртного на службе) были налицо, и поэтому губернатору ничего больше не оставалось делать, как только проинформировать столицу о "подвигах" подведомственной ему полиции. Однако он долго медлил и лишь в середине октября, и то после повторного запроса, сообщил министру факты и фамилии провинившихся.
29-го числа на его стол легла депеша от директора департамента полиции МВД С.Белецкого: "Господин министр изволил выразить уверенность, что в интересах соблюдения авторитета власти и служебной дисциплины поименованные чины полиции будут подвергнуты дисциплинарной ответственности".
Выраженную министром "уверенность" следовало безотлагательно исполнять, и поэтому уже 1 ноября в его адрес ушел следующий ответ: "Околоточный надзиратель Федорчук уволен без прошения в отставку от службы. Дело о Паршенском находится в производстве, так как усматривается еще ряд служебных проступков, за каковые он понесет усиленное наказание".
Однако оставшийся на своем посту пристав никакого наказания так и не понес - упоминание о проступках было всего лишь уловкой, способом затянуть время и увести Константина Паршенского от ответственности. Дело в том, что заступиться за пристава было кому - его брат Николай Ермингельдович - служил заместителем полицмейстера.
А как водится на Руси , если не наказывают виновного, то это делают с невиновным. Именно так поступили в отношении Семена Виткова. Нет, никакого распоряжпения о дисциплинарной ответственности не появилось - его просто перевели с теплого места дежурного надзирателя в сыскное отделение. Вероятно, начальство подумало так: "Теперь побегай по городу, раз уж ты такой бдительный и зоркий, что сумел заметить злополучную букву "Д"! Что же касается того, чье имя начиналось с этой буквы, то за незаконные арест и заключение он, конечно же, никакой компенсации не получил. Не последовало хотя бы извинений. Видимо, принесенные простому архангельскому мещанину извинения могли бы только навредить "соблюдению авторитета власти"...
Михаил ЛОЩИЛОВ