Пожалуй, самыми крупными из фондов, хранящихся в Государственном архиве Архангельской области, являются следующие собрания документов: "Канцелярия Архангельского губернатора" и "Губернское правление". И это неудивительно, так как более чем за два века существования упомянутых учреждений в них рассматривались, визировались, регистрировались, одобрялись или отклонялись десятки тысяч дел, рапортов, донесений, депеш, ходатайств, телеграмм, писем и прошений.
Особенно много было последних, ибо без одобрения губернатора или губернского правления в нашем крае не решался ни один сколько-нибудь важный вопрос. И, конечно же, лишь с согласия, точнее, по воле первого должностного лица губернии производились кадровые назначения. Именно поэтому чиновники, стремившиеся продвинуться по службе, едва узнав о появлении вакансии, сразу же хватались за перья и прежде всего выводили чернилами на бумаге привычные слова: "Его Превосходительству Господину Начальнику Губернии..."
Следовавший далее стандартный набор фраз дополнялся верноподданническими оборотами и откровенно льстивыми пассажами. То есть в ход шли все известные запасы словесной угодливости - лишь бы добиться повышения! И на этом, в общем-то, однообразном фоне порой выделялись хорошо продуманные, с дальним прицелом просчитанные прошения, авторы которых, специально впрямую не прося, тем не менее их содержанием и тоном незаметно подталкивали губернатора принять нужное решение.
Чтобы не быть голословным, приведу одно из подобных прошений, отправленное 5 августа 1859 года онежским земским исправником Павлом Степановым. Обращаясь к гражданскому губернатору Николаю Ивановичу Арандаренко, он писал:
"В продолжении службы моей, не будучи никем из Господ Начальников Губернии столько удостоен вниманием и милостями, как Вашим Превосходительством, я нашел себя сверх своих ожиданий чрезмерно поощренным, и все труды и заботы мои состоят только и только в том, чтобы в дальнейшем ревностною службою заслужить поощрение и драгоценное для меня внимание Вашего Превосходительства.
Посему не смею скрыть следующее. Ныне в проезде через город Онегу побывал Господин Управляющий Губернской Палатой Государственных Имуществ. При обыкновенном представлении моем он неожиданно предложил мне должность Окружного Начальства в каком-либо округе другой губернии. Это предложение, конечно, могло бы льстить самолюбию другого чиновника, но только не моему. Меня же оно только изумило, так как я не могу и не имею права умолчать о том, что служение под Вашим Начальством считаю бесконечным счастием, отказываться и удаляться от коего было бы неразумно.
Ваше Превосходительство, сообщая о сделанном мне предложении, всепокорнейше прошу оставить меня на занимаемой должности, дабы дальнейшим служением на оной я, употребив все меры и способности, мог Вашему Превосходительству за оказанные милости и внимание вполне их заслужить и ожидать от Вашего Превосходительства других к себе милостей".
На первый взгляд, если не обращать внимание на словесный елей, цель прошения, казалось бы, ясна: Степанов не намерен покидать ни свою должность, ни родную Онегу и об этом уведомляет. Однако совсем иной вывод следует сделать, если учесть, что прошение писалось как раз в тот момент, когда в губернском правлении и канцелярии губернатора открылись сразу три вакансии столоначальников. Поэтому присланная из Онеги бумага оказалась подшитой к двум десяткам просьб архангельских чиновников, мечтавших пойти на повышение. Причем она выгодно отличалась от прочих тем, что ее автор не просил о назначении и, даже отказываясь от предложенного, лишь выражал надежду на "другие к себе милости".
Видимо, именно по этой причине губернатор Арандаренко выделил прошение онежского исправника и, не устояв под напором лести, лично ему ответил: "Узнав от Вас о сделанном Вам предложении занять должность, которое Вы не приняли из желания служить под непосредственным моим Начальством, я благодарен за доброе к Начальству своему расположение". Но этим не ограничился, а сделал и "другую милость" - сообщил начальнику губернского правления о назначении Степанова "в оное столоначальником".
Казалось бы, исправник, все верно рассчитав и учтя губернаторские слабости, наконец добился втайне желаемого - перевода с повышением в Архангельск. Однако вскоре уже собиравшего вещи Степанова постигло горькое разочарование - его уличили во лжи.
Дело в том, что на самом деле никакого предложения от управляющего палатой Любовидского не поступало. Хотя он действительно приезжал в Онегу, где между прочим обмолвился как о вакансиях, так и о том, что через пару недель в связи с назначением в Воронежскую губернию навсегда покидает Север. Вот тут-то у Степанова и возник план. Реализуя его, он, выждав для верности полмесяца и использовав выдуманный повод, напомнил о своей персоне. Причем выставил себя в наивыгодном свете и изрядно польстил самолюбию Арандаренко. Но тут случилось непредвиденное: отъезд управляющего был отложен.
Известив об этом губернатора и получив ответ, Любовидский узнал о его крайнем неудовольствии "в связи с делаемыми без ведома Начальства предложениями чиновникам, тем паче за пределы губернии".
Прочтя далее фамилию онежского исправника, он, немало удивленный, уведомил: "Никогда и ничего оному не предлагал".
К сожалению, в сохранившейся переписке не содержатся сведения о том, какое взыскание получил обманщик. Ясно только, что оно последовало, так как в перечне чиновников Архангельской губернии за 1864 год он значится лишь как помощник исправника.
Другим выделяющимся из общей массы документом является поданное спустя сорок лет прошение, принадлежащее перу отставного чиновника Алексея Петрова. Однако назвать эту просьбу продуманной, точнее, разумной, видимо, нельзя, ибо ее автор во многом напоминает героя повести Н. В. Гоголя "Записки сумасшедшего". Об этом свидетельствует запись в формулярном списке (личном деле): "Уволен по расстройству рассудка". Правда, в отличие от гоголевского Поприщина, возомнившего себя испанским королем, Петров претендовал лишь на должность шенкурского уездного полицейского исправника. А о том, в чем проявлялась его болезнь и почему он намеревался отправиться в Шенкурск, можно судить по его прошению, отправленному губернатору в январе 1906 года:
"Находясь на службе в Петербурге, меня, предварительно изувечив секретною болезнею, подвергли такому врачебному насилию, дезинфицируя стол, стул и стены комнаты, что я на службе не мог ни делать, ни сидеть на своем месте, а писал стоя и не дыша, почему должен был 3 декабря 1893 года выйти в отставку и бежать от врачей на родину в Архангельск, рассчитывая здесь вновь поступить на службу. Но благодаря разным лицам меня не приняли на службу, а подвергли вновь варварскому врачебному насилию: комната, дрова, печи и покупаемые мною хлеб, булки, крендели, чай, сахар, словом, все, что только для меня, то продается и готовится с примесью разных лекарственных веществ.
Даже вода в Архангельске в водопроводных будках: на Сенной, Буяновой и Ижемской улицах отпускается мне также с аптечной примесью, и я не могу ее пить. Защищаясь от насилия, я должен сам ходить на реку за водой, но и там я подвергаюсь врачебному насилию, которое заключается в ежедневной дезинфекции мною ежедневно прорубаемых прорубей. Посему, скрываясь от насилия, я вынужден ходить на реку ночью, но недавно, идя с ведром и топором около полуночи, меня заарестовал городовой и отвел в первую часть. Это явное издевательство.
Я заявлял о варварском врачебном насилии Господину Министру Внутренних Дел 25 ноября 1903 года и 14 января 1905 года, но ничего не получил, так как его письма были перехвачены врачами. Поэтому прошу Ваше Превосходительство оказать милость и принять меня на службу по Министерству Внутренних Дел уездным исправником в Шенкурский уезд, где благоприятные климатические условия, вода не дезинфицируется и, как слышал, нет врачей. Если же они появятся, я, будучи в полицейской должности, не позволю им сыпать лекарственные вещества в реку".
Полагаю, нетрудно догадаться, что подумал о подателе сей бумаги архангельский губернатор Качалов, но тем не менее он поступил предельно корректно, надписав на ней: "Ходатайство удовлетворено быть не может за неимением вакансий".
В заключение остается только сказать, что фамилии авторов обоих прошений изменены. По понятным причинам. В том числе и потому, что еще неизвестно, как бы поступили и что случилось бы с нами, окажись мы в то время на их местах.
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья опубликована в газете "Правда Севера" 14.10.2004 г.