История о том, что могло связывать императора и существовавшее в Архангельске "дружеское собрание" - третье в России после столичных

В уходящем году отмечалось 400-летие династии Романовых, пожалуй, самым непопулярным представителем которой считается Павел I. Причем образ императора как непредсказуемого деспота лепился практически сразу после его кончины. Ибо так пытались пусть и частично, но оправдать цареубийство. И хотя причиной смерти был назван апоплексический удар (инсульт), факт насильственного ухода монарха в мир иной не был секретом. Особенно для аристократии, имевшей претензии в убитому императору за предпринятое им наступление на "дворянские вольности". Впоследствии это неприятие нашло свое отражение в исторической и художественной литературе, авторами которой в основном были представители дворянства.

Несколько иным образ Павла I видится при знакомстве с документами, в частности, с подписанными им бумагами, хранящимися в областном архиве. Например, с манифестом о трехдневной барщине, который вводил ограничения на эксплуатацию крепостных крестьян и ограничивал права помещиков.

Вместе с тем нельзя не признать, что некоторые его распоряжения  были отчасти эксцентричными.  К примеру, следующий указ, посланный в ответ на рапорт архангельского губернатора:

"Господин Генерал от инфантерии князь Волконский 4-й

Получил я донесение ваше от 16 июля, повелеваю вам надворного советника Хастова за зделанной им шум на улице и ругательство часового, содержать арестованным на гаубвахте, а купеческого сына Ивана Потапова, когда приедет из Гамбурга, не впуская в город, отправить обратно на перво-отходящем судне. Пребываю к вам благосклонной.
                                                                                           Павел
                                                                    Петергоф, 1799 года июля 26 дня"

Поясняя процитированное, скажу, что губернатор рапортом уведомил Павла об учиненных пьяными Хастовым и Потаповым беспорядках, а именно пении непристойных песен, приставании к прохожим и сквернословии в адрес решившего их унять часового. Причем купеческий отпрыск, опасаясь наказания, на другой день спешно отплыл в Гамбург. Посчитав эти проступки возмутительными, император тут же издал вышеприведенный указ. Но через месяц смягчился:

"Господин Генерал от инфантерии князь Волконский 4-й

Содержащегося арестованным в Архангельске на главной гаубвахте надворного советника Хастова повелеваю щитать от получения сего по прошествии шести недель свободным из-под ареста. Пребываю к вам благосклонной.
                                                                                         Павел
                                                                 Гатчина, 1799 года августа 23 дня"

А вот купеческого сына император не простил, и ему еще долго (видимо, до самой кончины монарха) пришлось путешествовать из Архангельска в Гамбург и обратно. Не пожалел Павел и полковника, посмевшего в заикнуться о повышении жалования подчиненным. Об этом говорилось в распоряжении, пришедшем в Архангельск в ноябре 1800 года:

"Его Императорское Величество в присутствии Своем в городе Гатчине соизволили отдать следующий приказ:
Гарнизонных Артиллерийских рот командир полковник Гогель 2-й за дерзкое представление, требуя вверенным ему ротам сверхштатного жалованья, выкидывается из службы".

Однако к провинившемуся чиновнику император был сравнительно мягок -  не "выкинув из службы", отдал на попечение родне:

"Арестованного по указу Нашему от 13-го июня сего года Архангельской областной Государственного ассигнационного банка конторы директора коллежского советника Арсеньева повелеваю из-под ареста освободить, но с тем, чтобы жил он в том месте, где его родственники, коим по причине неспокойного его нрава, и надзор над ним поручить. Пребываю к вам благосклонной.
                                                                                       Павел
                                                                  Гатчина, ноября 30 день 1799 года".

Более содержательная переписка между Павлом I и военным губернатором (в 1798 году - с Дмитрием Ивановичем Лобановым-Ростовским) велась по вопросу деятельности в Архангельске так называвшихся "дружеских собраний" (аналогов английских джентльменских клубов). 1 декабря губернатор информировал императора о следующем:

"Узнав здесь в обществе о существующем собрании, под названием дружеского, в доме содержателя оного архангельского 3-й гильдии купца Готлиба Колморгена, составленного большею частию из служителей здешних купеческих контор, гезелей и канцелярских служителей, упражняющихся в пьянстве до поздней ночи, я неприличные таковые скопища молодежи более терпеть не мог и для того запрет на оные на новый 1799 год под строгое наблюдение полиции наложил, о чем долгом своим почел всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству..."

Здесь следует пояснить, что данное заведение было открыто в августе 1798 года по прошению упомянутого купца, который сообщал о "намерении содержать по соглашению здешних и иностранных граждан дружеское собрание под названием клуб с приготовлением всего принадлежащего к угощению того общества". Причем разрешение на открытие дал не губернатор, а городская полиция, которая вскоре пожалела об этом. Ибо клуб сразу стал местом сбора не только живущих в Архангельске иностранцев, но и молодых горожан - как служивого сословия, так и разночинцев, например, гезелей (аптекарских учеников). И если приезжие сдержанно потребляли "угощения" не забывавшего о своей выгоде купца, то местная молодежь вкушала заморские напитки без разбора и меры. Что и побудило губернатора клуб закрыть.

Однако запрет вызвал недовольство у иностранцев. Вынужденный с ними считаться, Лобанов-Ростовский предложил открыть другой клуб, причем в Соломбале. А мотивировал тем, что многие западноевропейские купцы живут там постоянно, к тому же большая часть иностранных судов швартуется именно к причалам Соломбалы. А другую причину своего выбора он, конечно, не озвучил. Хотя она и так была понятна: удаленность Соломбалы от центра города и водное, весной и осенью непреодолимое препятствие на пути в нее должны были, по его мнению, отпугнуть городскую молодежь.

Но на это предложение никто не откликнулся. Тогда пришлось его скорректировать: разрешить открыть клуб в городе, но с условием - посетителями будут только купцы. Реакция на уступку была незамедлительной  - в своем прошении купец Стефан Гарлант писал:

"Имею я намерение с сего времени содержать впредь на годичное время дружеское собрание из числа российских и иностранных купцов. Для такового предполагаю в нынешнее зимнее время по 1 мая устраивать его в каждую неделю два раза, то есть в среду - ужин, а в субботу - обед, с препровождением дружеской между собой в те вечера компании, а с того 1 мая однажды в неделю в каждую субботу. В рассуждение чего Ваше Сиятельство покорнейше прошу таковую дружелюбную компанию в показанное время в доме купца Соломона Фанбрина собирать дозволить".

Губернатор возражать не стал, но решил заручиться согласием императора:

"Общество, составленное из лучших здесь чужестранных купцов, ничего, кажется, по наружности противного законам Вашего Императорского Величества в себе не заключает, но как содержателю того собрания дозволения на возобновление оного на наступающий 1799 год не мог я сам собою на то решение дать, приемлю смелость всеподданнейше испросить Вашего Императорского Величества соизволения. Я же местной городской полиции предписал, чтобы всегда в дни съездов того собрания был там частный  пристав..."

 Павел отреагировал, на удивление, весьма одобрительно:

"Господин генерал-лейтенант князь Лобанов-Ростовский, донесение ваше от 1 декабря, в котором вы объяснили, что, приметя общество, находящееся в доме купца Колморгена под названием дружеского собрания, неприличным, оное запретили, я получил и объявляю за таковую с вашей стороны осторожность вам Мое благоволение.

Равно и за учреждение, сделанное вами, в другом обществе купца Гарланта наблюдения, чтобы всегда в дни сборов были той части частные приставы.
Пребываю к вам благосклонной".

Когда  в начале января этот ободряющий ответ пришел в Архангельск, у Лобанова-Ростовского, как говорится, отлегло на душе, ибо он на свой страх уже разрешил устроить  в клубе два собрания - по случаю встречи 1799 года как по григорианскому, так и по юлианскому календарям. Первое пиршество проводилось, понятно, под наблюдением полицейского пристава, а вот на встречу Нового года по русскому стилю пришел сам губернатор, произнесший первый тост во здравие императора Павла Петровича.

В заключение следует пояснить, почему губернатор попросил одобрения у монарха.  Дело в том, что в 1798 году именно он в связи с ухудшением отношений с Великобританией закрыл московский английский клуб.  А петербургский - близкому к царю князю Лопухину удалось отстоять с трудом. Поэтому вероятность того, что императора разгневает весть об открытии в Архангельске аналога столичных клубных заведений, была очень высокой.  Однако Павел I поступал далеко не всегда так, как о нем думали и думают. И тогда, и теперь.