Продолжение, начало - http://www.loshchilov.su/blog/basnopisec_vice_gubernator_i_arkhangelsk/2015-02-25-550

 

"Напрасно ты думаешь худо об Архангельске", - говорит он супруге в письме от 17-го августа, - "скажу тебе, что после Петербурга, Москвы и Киева вряд ли найдется два или три губернских города, в которых можно было бы жить так приятно, как в Архангельске. Из губернских чиновников, разумеется, не так много хороших людей, но право более и теперь, чем в Твери. И здесь теперь есть довольно дурного; но если будет хорошее начальство, то все будет хорошо". В довершение всех благ и к вящему удовольствию Измайлова оказалось, что и работы казенной в Архангельске было менее, чем в Твери, да и подчиненные ему чиновники и сослуживцы были людьми более деятельными. "Вот уже более двух месяцев, как я живу в Архангельске", пишет Александр Ефимович, "и во все время истинно не имел я столько неприятностей и беспокойств, сколько бывало в один день в Твери... Важных и таких опасных дел, какие были по Тверской Палате, здесь нет. Самая важная у меня лесная часть устраивает как нельзя лучше: сами мы не плутуем, да и других не допускаем. Хоть сейчас пришли нам десять ревизоров, - милости просим. В короткое время при мне и по Рекрутскому Присутствию, и вообще по Палате устроен лучший против прежнего порядок; а пустяки, которыми предместники мои из тщеславия мучили понапрасну людей и отвлекали от настоящего дела, отменены..."

Итак, оставшись довольным сослуживцами по Палате и значительным облегчением служебных обязанностей, Измайлов на первых порах остался доволен вообще и архангельским обществом, и тамошними порядками. Архангельское общество составляли чиновники по гражданкой службе, затем военные (главным образом моряки), наконец - значительное количество купцов русских и иностранных (последних Александр Ефимович в отличие от купцов русских постоянно называет в своих письмах негоциантами; большинство из них были англичане и немцы). Вот как несколькими словами характеризует Измайлов архангельское общество, сравнивая его с тверским: "В Твери народ все лукавый, глядит и кланяется по обстоятельствам; здесь почти все ведут себя гораздо ровнее, не кланяются так низко, не улыбаются так сладко, но и не поднимают так высоко носа, как тверские наушники и двоедушники". Из чиновников особенным уважением и любовью Измайлова чуть ли не с первого дня знакомства пользовался И.Я. Бухарин. Правда, в одном из первых своих писем к жене Александр Ефимович дал довольно сухой отзыв о Бухарине, но познакомившись ближе, он оценил этого достойного человека. В деле управления губернией за этим человеком была уже большая опытность. В качестве вице-губернатора или губернатора он побывал в Финляндии, на Кавказе, в Рязани, Киеве, Астрахани, наконец, в Архангельске, и везде, как говорится, в одном воспоминании оставил о себе славу строгого, но честного в правилах службы и справедливого человека. Измайлов сохранил нам в своих письмах следующий о нем анекдот.

"Этот Бухарин во время присутствия пустил однажды зерцалом в астраханского прокурора. "Как мог ты это сделать в присутствии? - сказал ему покойный император. - "Терпеть не буду, государь, мошенников, - ответил он. - "я готов прибить их даже при Вашем Величестве". Государь улыбнулся". Сам Александр Ефимович характеризует его так: "Губернатор человек благонамеренный, умный и любезный. Горд против подлецов и довольно горяч против них и невежд. С эдаким губернатором очень можно ладить. Более 20 лет он уже губернатором и очень разумеет обращение". Кстати отметить, что Бухарин был большим любителем литературы и даже сам пописывал иногда стихи; обстоятельство это также могло лишь содействовать скорейшему и более прочному сближению его с нашим писателем, что на самом деле и было. Впрочем, любителем литературы оказался в Архангельске не один Бухарин: к ней питали симпатии и некоторые другие представители архангельской интеллигенции; так, послушал чтение Измайлова и сами почитать любили архангельские дамы. Их наш писатель занимал чтением стихов своих и чужих (между прочим, Пушкин, Крылова); кроме того, он писал им "стихи в альбом", поздравительные, экспромты и т.п.; играл с ними в "вопросы и ответы". Но, конечно, интерес дам поэзией, литературой был слишком поверхностный, и единственным и постоянным более серьезным собеседником Измайлова по части литературы оставался все тот же Бухарин, разделявший с нашим писателем и другие его духовные интересы, каковых у Александра Ефимовича было немало. Пользуясь выпадавшим досугом, он писал стихи, усердно занимался Ломоносовым и однажды высказал желание увидеть "хорошее издание его творений" не полое, но избранное, с комментариями".

" Да, над этим надобно посидеть". - писал он гр. Д.И. Хвостову, - "а комментариями немногие любят и могут у нас заниматься". Собирал он старые монеты, книги и рукописи; в одном из своих писем приводит следующие образцы из старинного рукописного письмовика:

"Обретенному сокровищу, веселию моему по закону Божию и по преданию святых апостолов и по благословению отца нашего духовного Священно и протоиерея Иоанна Колченогого, жене моей - Катерине Ивановне поклон". - "Так писали некогда наши предки", - говорит Александр Ефимович. - "как явствует из присланного ко мне древнего письмовника в свитке... А ты. милая Катенька", прибавляет он, "впредь письма свои ко мне начинай следующим образом: "О сладостному моему милосердному другу! Любовь твоя не дает утробу мою; совету моему и благодетелю, Государю моему свету , нелицемерному привету и законного жития восприимцу" (имрек).

- "А к Мише и Павлиньке (сыновья Измайлова) так: "Рожденному от утробы моея и многогрешныма рукама моима вспитанному и во благоденствие пореди винограда Христова возрастившему сыну моему от меня рожденному (имрек) благословение"...

Кроме того, Измайлов интересовался произведениями народного творчества и не раз приглашал к себе сказителей. Так, один из них сказывал ему однажды на распев "сказку в виршах о ерше; потом спел старинную песню о разбойничих усах; наконец, запел третью - о богатыре Добрыне и злой Маринке-еретнице, безбожнице". В другой раз, по приглашению Измайлова, явился к нему какой-то мещанин Николай, архангельский Гомер, рапсод, слепой певец. "Пропел он нам", - пишет Александр Ефимович. - "три песни: 1) о Добрыне Никитиче, как его превратила в тура злая Маринка, и как ее самое мать Добрыни, старая Афимья Александровна, хотела оборотить в серую суку и послать в мясной ряд; 2) как царь неаполитанский Василий украл через поваренка Иващченко-Таракашченко жену у иерусалимского царя Соломона; 3) об избавлении от рук палача Малюты Скурлаты-собаки старшего сына царя Ивана Васильевича Грозного через Никиту Романова, который приехал на панихиду царевича в цветом платье". К сожалению, записи этих былин, сделанные Измайловым, до нас не дошли. В ничтожном количестве дошли до нас и плоды его изучения архангельского говора, "наречия". Известно из писем нашего писателя, что им составлен был "архангельско-русский словарь", в который вошло свыше 200 слов; напечатан он не был и судьба его нам неизвестна. Единственным памятником занятий Измайлова областным говором осталось его "Письмо к издателю "Славянина", написанное наречием жителей города Архангельска" и напечатанное в только что названном журнале (1828 г. ч. VIII). Вот это любопытное письмо, которое мы приводим полностью:

"Рано встаю я здѢсь съ мѢста (съ постели), сброшу окутку (одѢяло), надѢну обувку (обувь) и примусь за книгу или за перо. Когда же обряжусь (отдѢлаюсь) и облакусь (одѢнусь), велю человѢку пахать (мести) и прибирать комнаты, а сам пойду на угоръ (на высокiй берегъ); стою и любуюсь на величественную Двину, покрытую ладьями, карбасами, шняками (разнаго рода судами) и душегубками (челноками). Угоръ унизанъ красивыми деревянными домиками, а домы почти всѢ с вышками (со свѢтлицами), и въ вышкахъ палы (окна) открыты. - ДѢлал я съ прiѢзда сюда визиты. Ели скажутъ, гдѢ "живетъ" (до́ма), то войдешь; если же услышишь "повалился" (спитъ), такъ отъ воротъ. Былъ я на новодѢ (на торгу, на рынкѢ). Въ одномъ мѢстѢ сельскiя красавицы въ отдиркахъ (въ головныхъ платкахъ) продают въ туисахъ (в буракахъ) морошку, землянку (землянику) и кислицу (красную смородину), въ другомъ сидятъ съ тетерками и шангами (булками и лепешками); в третьей съ горшками и кубами (корчагами). Былъ у насъ недавно одинъ путешетвенникъ (изъ инородцевъ). Лжетъ дородно (очень много). Представьте себѢ: увѢрял торжетвенно здѢшнихъ старожиловЪ, будто у насъ въ АрхангельскѢ можно выстроить порядочный домикъ за сорокъ рублей и съ хлевомъ. По крайней мѢрѢ вдесятеро убавилъ. Хорошо у насъ въ АрхангельскѢ; годы теперь не зеленые (голодные), а урожайные; но издержаться и рѢшитья (умереть) желалъ бы я лучше в ПетербургѢ или въ МосквѢ. Простите, доброхотъ: пора за дѢло".

Вместе с тем, в Архангельске (как и в Твери) Измайлов интересовался положением учебного дела в этом отдаленном русском городе и нередко посещал находившиеся там учебные заведения: гимназию, семинарию и немецкое училище. Судя по письмам Измайлова, и постановка учебного дела в архангельской гимназии, и подбор учителей были далеко неудовлетворительными. "Гимназия здешняя, говорит он в письме от 21-го января 1829 г. - из рук вон плоха. Ученики 4-го класса не знают, как называются по латыни "Бог и хлеб"! Учителя же французского и немецкого языка едва ли сами умеют читать". Плохое впечатление произвел на него и экзамен в гимназии. Вот что говорит он по поводу этого: "Нынче (27-го июня 1828 г.) были с губернатором на экзамене в гимназии. Что за гимназия здесь! Во сто раз хуже даже тверской. Был и преосвященный. Роздали нам всем, почетным посетителям, разрисованные программы; на моей близ архангельского герба изображена лира с лавровым венком. Умерли бы о смеху Настинька и Наташа, если бы услышали экзамен в российской словесности, особливо во французском языке. Недавно приехал сюда учитель француз из пленных, большой говорун и хвастун; берет за год 500 рублей".

Скоро Измайлов приглашен был на экзамен в семинарию; по-видимому, и этот экзамен не удовлетворил нашего писателя, хотя и был "занимательнее, чем в гимназии". - "Студент на кафедре читал какую-то речь, говорит Александр Ефимович, описывая экзамен в семинарии, - "читал, читал, насилу кончил и я сказал: аминь. А тут пошла латынь, то есть испытание в богословии и философии на латинском языке. Экзамен был несравненно занимательнее, чем в гимназии. Между учениками были диспуты; многие читали стихи, говорили речи".

Но более чем гимназия и семинария понравилось Измайлову немецкое училище и учителя оного, с которыми он вел знакомство, имея в виду пригласить их для занятий с младшим сыном. Александр Ефимович хотел было его отдать в это училище, но встретилось препятствие. Дело в том, что "по представлению директора здешней гимназии" - как говорит Измайлов - "в Немецкое Училище не принимают более русских, чтобы они не сделались еретиками".

Кроме всего перечисленного внимание нашего писателя привлекла к себе история Архангельского края, своеобразные нравы его населения и быть инородцев, в значительном количестве обитавших тогда в Архангельской губернии. Частые разъезды, которые приходилось делать Измайлову, помогли ему как нельзя более основательно ознакомиться с этим краем в сравнительно ничтожный промежуток времени. Везде он поражался громадным богатствам этого края, но вместе с тем и крайним нерадением к ним русских людей, халатностью, зависящей не столько от самого населения, сколько от плохих порядков и администрации края. "Сколько источников разнородных богатств!" - восклицает Александр Ефимович в одном письме, говоря об Архангельском крае. В другом (от 4-го декабря 1828 г.) читаем: "Об Архангельской губернии также, как и о Сибири, можно сказать, что она - золотое дно, хотя и нет в ней золота.  Здесь есть руды и, как полагать должно, богатые. За Ижемской слободкой есть богатейший источник самой лучшей нефти. Есть много разных минералов около реки Печоры и хороших каменьев... И что можно из них сделать и как легко! Народ здесь единственный - только дай направленье. А есть, впрочем, селенья, в которых месяца по три и по четыре не едят соли. В одном селении крестьяне в великий пост питаются одним только... молоком, а хлеба не спрашивай; картофель же и не думали развести. В иных местах, особливо где производится заготовка лесов, крестьяне пропивают не только зарабатываемые деньги, но и все. И все можно легко поправить, улучшить..."

Любопытно при этом отметить, что Измайлов, как строгий чиновник, проведший уже не один десяток лет за канцелярским столом, успел глубоко уверовать в мощь человека чиновного, в то непобедимое значение, какое имеет для русского человека "начальник". Выше мы уже цитировали письмо Александра Ефимовича, кончающееся в своем роде классической фразой: "...но если будет хорошее начальство, все будет хорошо"; в духе этой фразы он продолжал высказываться и теперь, и все зло и бедствия, претерпеваемые населением, имел склонность относить на счет "начальником". Проникнутый подобными убеждениями, он всюду являлся рачительным и строгим исполнителем своих обязанностей одного из начальников края, долженствующих пещись о благе вверенного им населения; всей душой желая правильного и честного отношения к своему делу лиц, властью облеченных, он требовал неуклонного следования своему долгу не только от подчиненных, но и от сослуживцев, стоящих хотя бы и выше его чином; скажем более, - он хотел преследовать и преследовать нарушение интересов казны и края там, где, строго говоря, он не имел на то полномочий или права. Его возмущало, что "хорошее житье только исправникам", что "грабят казну очертя голову", что в "казенную муку, которая поставлялась в магазейны, сыпали нарочно песок, чтобы мука была тяжелее", что сам генерал-губернатор не гнушался десятирублевыми взятками, что "в прошлом (1828) году по одному Архангельскому уезду произведено было на одну починку дороги противозаконно собранных с крестьян 27000 рублей, а по отчету, присланному в Казенную Палату, показано только 50 рублей" и т.д. и т.д. Впрочем, он все еще верил, что "все легко можно поправить, улучшить", хотя тут же с грустью сознавался, что "в том беда, что скорее позволят делать зло, нежели добро на пользу общую". Но он твердо решился бороться со злом.

Часто выставляя на вид генерал-губернатору С.И. Миницкому носившиеся неблагоприятные для него (Миницкого) слухи, а иной раз намекая и на замеченные им лично факты, простодушный Измайлов надеялся "обратить на путь истины" этого грубого и (как потом показало следствие) нечистоплотного (в рассуждении казенного добра) человека. Но генерал-губернатор купно с правителем своей канцелярии и прочими "единомышленниками" касательно общественного достояния продолжал вести дело по-прежнему и даже отвечал Измайлову на его представления грубостью. Измайлов не вытерпел и в одной из своих бумаг, адресованных в канцелярию генерал-губернатора, позволил себе выразиться о последнем и его действиях в форме, непринятой в официальных сношениях. Это окончательно вооружило Миницкого против Измайлова, и он немедленно послал в Губернское правление предложение, в котором просил сообщить Казенной палате, дабы последняя сносилась с ним (Миницкий) письменно или через посредство губернатора, но отнюдь не через Измайлова.

Степан Иванович  Миницкий

(читай о нём также - http://www.loshchilov.su/index/protivostojanie_gubernatorov/0-129 и http://www.loshchilov.su/index/ibo_kazarmy_dlja_togo_i_postroeny/0-98)

Приводим полностью это оригинальное предложение: "Получив меморию Губернского Правления от 20-го сего октября за № 15418, вслед за тем получил и от Г. Архангельского вицегубернатора бумагу, в копии у сего прилагаемую, я предлагаю Губернскому Правлению, яко первенствующему в Губернии месту, по содержании сей бумаги собрать надлежащие справки и ко мне представить с своим заключением, а между тем сообщить Казенной Палате, дабы благоволила оная о всех делах, какие касаться будут до рассмотрения моего, обращалась бы ко мне не посредством вицегубернатора, а от лица Казенной Палаты по установленному порядку, дабы не получать бумаг, наполненных, кроме невежества, дерзостию и неосновательностью; а г. вицегубернатору объявить, что я не имею никакой нужды в его ко мне посещениях, и потому бы он себя избавил от них. Все же, что по службе требуется, обращалася бы он ко мне посредством Казенной Палаты или Начальника Губернии, то есть гражданского губернатора; лично же с г. Измайловым я изъясняться не желаю".

Впрочем, Измайлов не устрашился такого предложения, решив продолжать начатое, и с ним повторилась та же история, что и в Твери: большая часть архангельского общества, державшая сторону генерал-губернатора (кроме Бухарина, чиновников Казенной палаты и еще нескольких лиц), отвернулась от нашего писателя. Это крайне огорчило и раздражило Измайлова, но сводить счеты с архангельцами ему было некогда: он скоро отправился в разъезды по губернии и почти все остальное время своего непродолжительного вице-губернаторства провел в странствовании по дебрям и весям далекого севера, разъезжая в "кибитке, уступающей в величине немного Ноеву ковчегу".

Разъезды эти, дурно действовавшие на Измайлова еще во время тверской его службы, здесь, в зимнюю стужу, совершенно расстроили здоровье Александра Ефимовича; при том же ему часто приходилось по делу рекрутского набора или по другим служебным обязанностям заезжать в довольно далекие и глухие местности. Впрочем, бодрое настроение духа и муза не покидали и здесь этой живой натуры. Скрепя сердце отправлялся он всякий раз в столь неприятные ему разъезды, но это не мешало ему честно исполнять свою миссию, и от наблюдательного и зоркого ока его не укрывалось ничто достойное замечания.

Плодом его разъездов, кроме успешного выполнения своих обязанностей, был обширный доклад о состоянии Архангельского края и населения, к глубокому сожалению, до нас не дошедший; литературным же памятником служат его стихотворения и сверх того "Письма о самоедах", имеющие для этнографа несомненный интерес. И те, и другие в значительной своей части напечатаны. Большее число стихотворений написано Измайловым во время его первого разъезда, сделанного в конце 1828 года. Так, в Шенкурске написал он "рекрутскую песню" (в стиле народной песни, в которой ободрял воинов на служение царю и отечеству; покидая Шенкурск, он сочинил следующую "Надпись на печке" в занимаемой им комнате:

Здесь две недели жил известный литератор -
Измайлов, вицегубернатор.
По утру рекрут он смешил и принимал,
Распрашивая о "мимоходе",
И как "обносит ум" у рекрут при погоде;
По вечерам стихи хозяюшке читал,
Иль, сидя на софе, мечтал
И вздохи в Петербург по ветру посылал.
Был весел, хоть и грудью болен,

Хозяином, хозяюшкой доволен.
Дай Бог здоровья им, добра,
Богатства, счастья... Пора в Мезень, пора!

Кстати, о шенкурских чиновниках; вот как Александр Ефимович описывает их в нескольких штрихов: "уездный судия - презабавный старичишка, который и мышенка не поймает; почтмейстер - большая каретная лошадь, который вместо "Петербург" говорит "Петенбрюк"; окружной лесничий - le pauvre diable, всегда на вытяжке и пальчики по квартирам; уездный стряпчий - плут..."

Продолжение читай - http://www.loshchilov.su/index/izmajlov_i_arkhangelsk_prodolzhenie/0-355