Полагаю, большинство читателей газеты знает, что 25 октября 1917 года среди защитников Зимнего дворца находились "ударницы" из одноименного женского батальона. Не менее известен и тот факт, что инициатором создания подобных женских воинских формирований несколькими месяцами ранее была Мария Бочкарева, которая в силу ряда причин не оказалась в тот день вместе со своими бывшими подчиненными.
Однако о том, что весьма яркий период жизни Бочкаревой, имевшей прозвище "Яшка", был проведен у нас на Севере, знает лишь небольшой круг интересующихся историей. Это обстоятельство и побудило меня с помощью показаний, данных ею накануне расстрела в 1920 году, мемуаров участников гражданской войны и интервенции, а также газетных статей той поры попытаться осветить некоторые факты пребывания Бочкаревой в нашем крае. Но прежде вкратце ознакомлю с ее биографией.
Мария Леонтьевна Фролкова, уроженка Новгородской губернии, в 1895 году в возрасте 6 лет оказалась в Сибири, куда переехали родители. В 1905 году ее супругом стал Афанасий Бочкарев, совместная жизнь с которым длилась недолго.
Расставшись с мужем, Мария связала свою судьбу с Яковом Буком, человеком нечистым на руку и за уголовные преступления неоднократно ссылавшимися в Якутию. Однако его негативные черты не остудили чувство женщины, всюду следовавшей за возлюбленным.
Когда началась первая мировая война, Бочкарева пожелала отправиться в действующую армию. В просьбе ей не отказали, но предложили служить сестрой милосердия. Тогда Мария послала телеграмму самому царю, который разрешил зачислить ее в вольнонаемные солдаты.
Оказавшись на фронте, Бочкарева, просившая всех называть ее в память о любимом "Яшкой", была несколько раз ранена, получила Георгиевский крест и даже дослужилась до звания старшего унтер-офицера.
Мария Бочкарева
Новый этап ее жизни начался после Февральской революции. Приехав в мае 1917 года в Петроград, она при встрече с Керенским предложила идею создания женских воинских частей. Временное правительство, намеревавшееся вести войну до победного конца, в пропагандистских целях поддержало инициативу и вскоре на призыв Бочкаревой откликнулось свыше двух тысяч женщин. Но для многих из них знакомство с Яшкой стало разочарующим - они жаловались, что та "бьет морды, как заправский вахмистр".
Подобное обращение с подчиненными явилось одной из причин, приведших к расколу в только что сформированном "женском батальоне смерти". Вместе с Бочкаревой осталось лишь 300 женщин, покинувшие ее создали свой "ударный батальон", которому вскоре и выпала судьба оборонять Зимний.
Не приняв Октябрьскую революцию и выехав за границу, Бочкарева совершила агитационную поездку, во время которой призывала оказать помощь белому движению и ускорить начало интервенции. Ее популярность на Западе в те дни настолько выросла, что она удостоилась чести быть официально принятой президентом США Вильсоном и английским королем Георгом V.
Желанная ей интервенция началась в марте 1918-го высадкой войск Антанты в Мурманске. Сама же Бочкарева прибыла в Россию, точнее, в Архангельск вслед за судами интервентов, пришедшими в наш город в августе того же года.
Парад английских, американских, французских и польских интервентов в Архангельске, август 1918 года
Чтобы дать представление о том, как встретили Яшку в Архангельске, частично процитирую ее показания:
"Я прибыла в Архангельск, то явилась к русскому командующему Архангельским фронтом генералу Марушевскому, которому я сказала: - Я приехала из Англии получить служебное назначение.
Генерал предложил мне сесть и сказал, что очень рад, что вы приехали, прошу вас сформировать здесь маленькую боевую добровольческую ячейку, но не женскую, а мужскую.
Я ему сказала, что я боевого дела во время гражданской войны не принимаю. Генерал на меня закричал, что вы русский офицер и отказываетесь от того, что вас приказывают.
Я ему сказала, что вы на меня не кричите, что я видала не таких и кричать на себя не позволю. Генерал приказал меня арестовать. Меня хотели арестовать, но мой адъютант поручик Филиппов тут же переговорил с английским генералом Пулем. Тот сказал, чтобы меня не арестовывали. От меня отобрали переводчика и адъютанта, я просидела под домашним арестом 7 дней...".
Несколько иначе в своих мемуарах описывал встречу с Яшкой Марушевский. Ни о каком чувстве радости, ни о каком поручении сформировать "ячейку" он, конечно, не упоминал. Генерал лишь написал, что к нему Бочкарева "явилась в офицерских погонах и в форме кавказского образца. Ее сопровождал рослый, бравый офицер, которого она представила мне как своего адъютанта. Нечего и говорить, что результатом этого визита был мой приказ о немедленном снятии военной формы с этой женщины и о назначении ее адъютанта в одну из рот в Пинегу".
Столь недружелюбное к ней отношение, резко контрастировавшее с оказанным на Западе восторженным приемом, думаю, можно объяснить тем, что многие тогда считали ее фавориткой крайне непопулярного в белой армии Керенского.
Обидевшаяся Яшка в отместку 28 августа устроила у стен Троицкого собора импровизированный митинг. Представляя себя, она заявила: "Я стою во главе всех союзнических сил, именно я привела союзников спасать Россию, союзники хотели произвести меня в генералы...". Затем она принялась поносить русских мужчин-офицеров, один из которых - штабс-капитан Пул-кий (так он подписался) - прислал в газету "Северное утро" (кстати, издававшуюся в Архангельске Максимом Леоновым - отцом писателя Леонида Леонова) полное эмоций письмо, в котором возмущался:
"Милостивый Гражданин Редактор!
Не откажите поместить на столбцах Вашей газеты мой протест, как офицера, по поводу возмутительного отзыва о Русском офицерстве женщины-воина Бочкаревой на летучем митинге 28 сего августа.
28 августа после Богослужения в местном Соборе, у притвора храма состоялся импровизированный митинг, на котором выступила небезызвестная со времени Керенского женщина-воин Бочкарева. Ею были сказаны патриотические слова с призывом всех без различия, возраста и социального положения стать на защиту Родины. К сожалению, она уклонилась от прямой цели своей речи и, может быть, сама того не сознавая (?), начала поносить одну из самых потерпевших во время революции групп Русской интеллигенции - офицерство.
Основываясь только на одном, правда, прискорбном случае, вечером 27-го она якобы была задета на улице пьяным офицером, Бочкарева, не стесняясь в выражениях, клеймила офицеров эпитетами: "бездельники", "шляющиеся по улицам" (подлинные выражения) и упреками офицеров в отсутствии патриотизма, в нежелании спасать Родину и чуть ли не назвала их изменниками... И все это за то, что ее задел пьяный офицер!
И даже если с уважаемой Бочкаревой случай действительно имел место, так нельзя же из него делать такие выводы, какие сделала Бочкарева! Ведь это демагогия, своего рода большевизм!
К тому же Бочкарева употребляла такие выражения, как "заставлю офицеров идти на фронт", "я требую" и т.п.
Выпады Бочкаревой против офицеров в течение всей ее в сущности бессовестной речи, повторялись три-четыре раза и каждый раз вызывали в публике, в большинстве состоящей из простолюдинов, весьма неодобрительные и даже негодующие возгласы по адресу офицеров".
"Северное утро", 18. 09. 1918 г.
Вид на дореволюционный Архангельск с Северной Двины. Справа - Троицкий собор
Троицкий собор
Не найдя поддержки в Архангельске, Яшка поехала в занятый белыми Шенкурский уезд. Но и там ее ждало непонимание - на этот раз местных крестьян, вовсе не собиравшихся отпускать жен в "бабий" батальон. Об этом свидетельствуют поступавшие из волостей уезда донесения, в одном из которых, например, сообщалось: "Крестьяне о митингах Бочкаревой отзываются неодобрительно и говорят, что если она явится вторично, то ее убьют...".
Наверняка подобная реакция в значительной мере объясняется поведением и обликом Бочкаревой, о которых участник интервенции Хью Макпэйл в сборнике "История американских северных экспедиций в России" рассказал следующее:
"Однажды, прогуливаясь по улице Шенкурска, со мной поравнялась одна из майоров "батальона смерти"... Где она достала широченные штаны, вместившие ее зад, я не знаю. Мужеподобная девчонка весила где-то 250-300 полных фунтов, жевала табак, курила пачками сигареты и напивалась не меньше мужика, валяющегося под столом...".
Э. Холидей - автор другой книги по истории интервенции так дополнил образ уже вернувшейся из Шенкурска в Архангельск Яшки:
"Одним из донкихотствующих персонажей была мадам Бочкарева... Лейтенант Мид из роты "А", неосмотрительно вступивший с ней в беседу, вспоминал, как Бочкарева докучала, показывая свои шрамы от ранений. Он удивляется тому, что кому-то пришла в голову идея обращаться к ней не иначе, как "мадам".
Отчаявшаяся Яшка, холодно встреченная соотечественниками, ловившая на себе вдруг ставшие ироническими взгляды иностранцев, видимо, наконец поняла, что никому не нужна. Тем не менее она продолжала еще на что-то надеяться и потому со своими жалобами поочередно посетила сначала генерал-губернатора Миллера, затем английского генерала Айронсайда.
С первым она поругалась, британец же, видя перед собой женщину, сказавшуюся больной и, как он потом писал, "с поседевшими волосами, выглядевшую старше своего возраста", смилостивился. При его содействии Бочкаревой разрешили носить офицерскую форму и зачислили в резерв с окладом в 750 рублей в месяц.
В июле 1919 года стало известно о готовившейся морской экспедиции в Сибирь. Возможные опасности арктического перехода, конечно же, не испугали Яшку и она вновь побеспокоила Миллера. На этот раз генерал-губернатор в просьбе не отказал, не возражал против ее присутствия на одном из судов и начальник экспедиции капитан Б. Вилькицкий.
10 августа Яшка на пароходе "Колгуев" покинула холодный к ней во всех отношениях Архангельск. 19 октября она была в Томске, затем перебралась в сибирскую "столицу" - Омск, где ее принял адмирал Колчак, предложивший срочно сформировать добровольческий санитарный отряд имени Бочкаревой.
Окрыленной таким почетом и вниманием Марии, давно соскучившейся по настоящему делу, всего за два дня удалось привлечь в отряд около 200 сибирячек. Однако было уже поздно - 19 ноября Омск заняли части Красной Армии. Вскоре пал и Томск, куда вернулась к своим родственникам вновь оставшаяся не у дел Бочкарева.
В один из последних дней 1919 года она явилась к коменданту города и предложила свои услуги новой власти. Впрочем, так поступить ей советовали еще в октябре 1917-го в Смольном, убеждая встать на сторону трудового народа. Она выбрала другой путь, но и он, длиною в два года, в конечном счете привел к тому же шагу.
Теперь пришла очередь сказать "нет" другой стороне. Это и неудивительно, ибо Бочкарева уже давно числилась в ряду "злейших врагов рабоче-крестьянской республики". Через несколько дней ее арестовали.
Вполне возможно, что дальнейшие события не стали бы для нее столь роковыми, если бы примерно в те же дни вблизи города не были обнаружены две баржи с трупами красноармейцев, заживо колчаковцами замороженных на леденящем сибирском холоде. Жажда мести и суровые законы кровопролитной гражданской войны были беспощадны - 16 мая 1920 года пересмотренный в сторону ужесточения приговор был приведен в исполнение.
Таким печальным финалом завершилась жизнь женщины, испытавшей на себе побои мужа-пьяницы, горечь расставания с любимым, бремя славы, насмешки и отторжение бывших товарищей по оружию, женщины, видимо, так до конца и не осознавшей, что ее патриотический порыв в своих пропагандистских целях поочередно эксплуатировали царский режим, Временное правительство и зарубежные представители белого движения. И в этом непонимании, возможно, кроется не меньший, чем в ее кончине, трагизм. Кроме того, нельзя не отметить, что трагическая развязка, видимо, изначально была предопределена тем, что Мария Бочкарева, природой призванная дарить жизнь, добровольно пошла убивать, призывала это делать других и даже начертала слово "смерть" на своем знамени...
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 20.09.2001г.
Дополнение к статье - читайте: http://www.loshchilov.su/blog/eshhjo_raz_o_bochkarjovoj/2011-06-18-39