Два с лишним века тому назад - летом 1798 года - спокойная жизнь обитателей Ковокурской (впоследствии Тимошинской) волости была нарушена появлением "злодеев", возглавляемых бежавшим из тюрьмы Зиновием Чецким, который годом ранее попал туда по доносам враждовавших с ним богатых земляков. Материалы сохранившего судебного дела позволяют не только восстановить хронологию событий, но и показать, как относились к Чецкому резко отличавшиеся по имущественному состоянию кивокурцы.
27 июля 72-летняя крестьянка деревни Харитоновской Лукерья Щеколдина, нянчившаяся в доме племянника Гаврилы с его детьми, услышав раздавшиеся сначала на улице, затем в сенях голоса, приоткрыла дверь и увидела неизвестных ей людей. Заметив Лукерью, они попытались запереть её в избе, но подпорка сразу же упала, и любопытная старушка вновь выглянула в сени, намереваясь получше рассмотреть незнакомцев. Тогда один из них, наведя ружьё, припугнул: "Убью!" Угроза подействовала - Лукерья захлопнула дверь и со страху совершила то, что было ей не под силу даже в молодости: схватив в охапку детей, вылезла через окно на поленницу, сделала по ней несколько шагов, спрыгнула и бегом спустилась под гору.
С притихшими ребятишками она просидела в прибрежных кустах до той поры, пока не послышались голоса вернувшихся с пожни мужиков. За время её отсутствия из дома богатого крестьянина Гаврилы Щеколдина были украдены деньги, одежда, обувь, сукно, посуда, продукты...
На следующий день в стоявший на краю деревни Тропинской покосившийся дом Семёна Шаблыкина, на этот раз постучавшись, зашли вооружённые люди и попросили кваса у матери Семёна Натальи и его жены Елены. Наталья сразу же узнала среди зашедших местного крестьянина Зиновия Чецкого.
Заметив, что Наталья пристально смотрит на него, Зиновий сказал: "Здорово, знакомая! Узнаешь ли ты меня?" - "Как не знать!" - ответила она. Повернувшись к Елене, он повторил вопрос. Вновь услышав утвердительный ответ, спросил: "Где Семён?" - "На пожне". Затем Елена покачала головой и не без сочувствия сказала: "До чего же вы доходите?.." - "Доходим до обуха... - вздохнул Чецкий и погладил по голове мальчонку, которого Елена держала на руках. - У меня дома своих трое осталось... сироты..." И незаметно для всех подав деньги, шепнул: "Тебе и моей, пополам..."
"Зачем привёл в дом голенькой?" - вклинился в разговор его товарищ. - Давай, пошли в дом широкой!" - "Вон дом широкой!" - указал Зиновий на дом крестьянина Юрьева. Но этот дом им чем-то не приглянулся.
"Куды пойдёте?" - полюбопытствовала Елена. "Вверх, к Стукову, а оттуда в Ракулку", - ответил Чецкий.
Однако в верхний конец волости они не пошли, а заявились в деревню Якушев Починок, в дом, принадлежавший старосте нижнего конца Александру Шумилову, и стали требовать у его матери Авдотьи денег, приговаривая при этом: "Знаем, что вы богаты". Деньги удалось найти, но на несравнимо большую сумму было унесено различного имущества.
29 июля те же люди зашли в дом крестьянина Андрея Золина и на глазах его матери Анны забрали из чулана часть хранившихся там вещей.
Так случилось, что именно в те дни в Кивокурье по служебным делам находился дворянский заседатель Сольвычегодского нижнего земского суда Алексей Ильинский, который сразу же взялся за расследование всполошивших всю волость преступлений. Вот как рассказывал о своей деятельности он сам в отправленном 31 июля рапорте:
"С волостными начальниками чинил каждодневные поиски. Так как среди воровских людей замечен бежавший из тюрьмы крестьянин деревни Чецкой Зиновий Чецкий, к нему в дом с понятыми для обыску 29-го вечером отправился, но по осмотру как у него, равно и у соседей ничего найти на могли. Поспешаю просить, чтобы благовольно было прислать по крайней мере четырех солдат с ружьями для поимки разбойников и понуждения поселян, ибо оные в рассуждение рабочего времени по повесткам собираются не так спешно..."
Вместе с этим рапортом был послан и другой - от старосты Шумилова, извещавшего, что "означенных злодеев десять человек, на них синие камзолы и кафтаны, на головах шляпы с лентами, на ногах чулки белые и сапоги, в руках рогатины и ружья, называемые пищали, на опоясках ножны с ножами. Ныне всевозможное старание имеем, а сыскать никак не можем. Сего ради просим подать руку помощи..."
К рапортам был приложен "Регистр покраденных денег и вещей". Из него следует, что Гаврила Щеколдин оценил свои убытки в 201 рубль, Александр Шумилов - в 209 рублей, Андрей Золин - в 85 рублей. Это весьма значительные по тем временам суммы - для сравнения: крестьянский дом тогда стоил 15-20 рублей.
В дни, когда одни зажиточные крестьяне подсчитывали убытки, а другие куда и как могли прятали своё добро, судебный заседатель и волостные начальники (старосты обеих концов волости и десятские) пытались заставить менее состоятельных кивокурцев идти караулить в засадах. Однако, если даже это им и удавалось, то всё равно не давало никакого результата - насильно оторванные от неотложных домашних дел неимущие крестьяне упорно "не замечали" открыто в дневное время входивших и выходивших из деревень "злодеев". И при этом рассуждали, видимо, примерно так: "Чего ради беспокоиться о чужом богатстве? Пусть сами тут сидят и караулят, а из наших домов грабить нечего..."
Столь нерадивое отношение крестьянской бедноты, думаю, можно объяснить следующим образом. В те годы в её среде ещё были свежи воспоминания об Емельяне Пугачёве и его "справедливом мужицком царстве". Поэтому вполне вероятно, что многими земляками Чецкий воспринимался как местный "Пугачёв", способный устранить несправедливости тех дней. Впрочем, если даже моё предположение неверно, сомневаться в том, что Чецкий и его товарищи пользовались по крайней мере сочувствием среди бедноты, нет никаких оснований. Подтверждением этому выводу может служить история, приключившаяся с Макаром Акишевым.
Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Повод же быть таковым представился для кивокурцев уже 1 августа, когда они праздновали Первый спас. По этому случаю "на луговом месте был собран народ для слушания отправляемого Спасителеву образу молебна, тако ж и пития пива".
Выслушав молебен и вкусив пива (а как видно из дела, не только его), Семён Стуков, Василий Юрьев, Евстигней Митин и черевковец Максим Перевозников покинули луг и вышли на площадь Кивокурского стана. Там-то они и встретили Макара Акишева. Он, как и они, оказался в огромной толпе собравшихся у винной стойки (лавки). На возмущение всем двери стойки в этот праздничный день были заперты. Такого ещё не бывало никогда!
"Где сиделец?" - спросил о торговце Макар. "Запёрся дома - боится, что в его небытность не ограбили бы разбойники", - ответили ему. Тогда рассерженный Макар закричал: "Богатых мужиков надо грабить ещё не так, ещё худо грабят! Чего они нашего Зинку не поят и не кормят!"
Услышав эти слова, все четверо вернулись на луг, нашли старосту Шумилова и сообщили о высказывниях Акишева, который вскоре был задержан и препровождён в мирскую земскую избу.
2 августа рано утром по приказу заседателя Ильинского в доме Макара Акишева, заподозренного в связях с Чецким, устроили обыск. При его проведении присутствовали Гаврила Щеколдин с тёткой Лукерьей, но, как говорится в протоколе, "по дому ходили и в оных его хороминах весь движимый живот осмотрели и из указанного регистра покраденных пожитков ничего не признали".
В тот же день Макара допросили. Он подтвердил, что "такие речи говорил, но без всякого намерения, а единственно от пьянства и с тем Зинкою никакого никогда сообщения не имел и пристанища его не знает, равно как Чецкий у него никогда не бывал и воровских пожитков не оставлял". После допроса 30-летнего крестьянина Макара Акишева отпустили "с наикрепчайшим внушением, дабы впредь пустых слов не говорить".
Пока в Кивокурье шли поиски, обыски и допросы, в Сольвычегодске неспешно решался вопрос о посылке солдат. Только через неделю по просьбе суда городничий Меркозин выделил прапорщика, сержанта и трёх рядовых. Правда, в день отъезда отряд пришлось возглавить сержанту Титову - прапорщик Граберх прислал справку от лекаря о срочно "свалившей его с ног тяжкой хвори".
Вместе с прибывшими 9 августа солдатами заседатель Ильинский стал обходить дома, насильно выводить крестьян и под стволами ружей отправлять их в засады и на прочёсывание лесов. Однако результат, конечно, был тот же - почти ежедневно "никем не замеченные воровские люди" наведывались в дома богатых кивокурцев. Раздосадованный заседатель разослал в соседние Верхотоемскую, Вершинскую и Ракульскую волости приказы, предписывавшие и там "собрать пристойное количество крестьян для сыску и в пристанных местах на берегу и на дорогах в засадах поставить".
Прошло ещё две недели, в течение которых новых случаев ограблений не произошло. Старосты соседних волостей сообщали, что "в проплыве и проходе злодеев не оказалось". Они исчезли так же неожиданно, как и появились.
Прибыв 30 августа в Сольвычегодск, Ильинский доложил: "С помощью солдат крестьяне во многолюдном числе были собраны и все леса пройдены, злодеев найти не могли и никакого слуху об них не происходит".
Неудовлетворённый итогами расследования суд вызвал единственного проходящего по делу подозреваемого - Акишева, содержавшегося затем в уездной тюрьме более полугода - до 7 марта 1799 года, когда после длительных допросов суд постановил: "Хотя Макар Акишев и примечен в подозрении, но так как оный подсудимый признался, что говорил не с какими-либо умыслом, а шуточно в пьяном виде, то суд сообразно закону решил считать его свободным". На этом злоключения Акишева, которого угораздило высказывать мысли вслух не при тех, при ком можно, закончилось.
Что же касается кивокурского "Пугачёва" - Зиновия Чецкого, то ни в одном из более поздних по времени документов суда он не упоминается. Однако этот факт вовсе не означает, что он ушёл совершенно бесследно. Не только на его родине - в Верхнетоемском районе, но и в городах Архангельской области живут вполне возможные его потомки, носящие известную и грозную для многих два века тому назад фамилию.
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 20.08.1998 г.