Известно, что за многовековую историю нашей страны не раз предпринимались попытки ограничить потребление алкогольсодержащих напитков. Какие только меры для этого не придумывались: продажа питий в больших и потому, как полагали, "недоступных по цене" емкостях, преследование самогонщиков и шинкарей, регулирование времени продажи, государственная монополия, повышение цен и, наконец, просто запрет на производство и потребление, причем не только водки и вин, но даже такого слабоалкогольного напитка как
пиво.
пиво.
К каким результатам приводила эта периодически вспыхивавшая и вскоре затухавшая борьба с хмельным, также хорошо известно. Примерно столь же безрадостным для инициатора итогом закончилась и недавняя робкая попытка запретить телевизионную рекламу пива и усилить санэпиднадзор при его производстве.
Однако в истории страны и, в частности, нашей губернии встречались люди, как говорится, не из робкого десятка, которые в отличие от властей действовали несравнимо более решительно. К их числу принадлежал и один из представителей самой нижней ступени церковной иерархии, по собственной воле включившийся в борьбу с хмельным, причем в буквальном смысле этого слова...
30 января 1782 года к благочинному священнику Тулгасского прихода Андрею Большакову приехал сотский соседней Селецкой волости Леонтий Гагарин. Священнику был вручен рапорт, в котором сотский сообщил, что 25 числа крестьяне Вельской округи Вальнев и Вячеславов подали ему жалобу "за битье их и рассыпку хмеля" на селецкого пономаря Володимирова.
Деревня Сельцо Архангельской области.
Фото с сайта www.outdoors.ru
Здесь считаю необходимым пояснить, с какой целью оказались вельские крестьяне в Сельце, находящемся в среднем течении Двины. Дело в том, что климатические условия данной местности (как, впрочем, и других, расположенных севернее) не всегда позволяли хмелю, точнее, его шишкам дозревать до состояния, позволяющего использовать их в пивоварении. Однако без хмеля производство пива - пожалуй, самого любимого в ту пору напитка северного крестьянина - было невозможно. Вот тут-то на помощь и приходили, правильнее сказать, приезжали хмелеторговцы из более южных местностей. Одними из них как раз и были вельские крестьяне Вальнев и Вячеславов.
Андрей Большаков, являвшийся в тот год священником благочинным, то есть старшим над другими церковнослужителями в своем округе - благочинии - и потому отвечавший за их поведение, вслед за рапортом ознакомился и с приложенной к нему жалобой вельчан, в которой говорилось (орфография сохранена).
"1782 году генваря 23 дня Важского уезду Вельской округи Озерецкой волости от крестьян Лариона Иванова Вячеславова и Андрея Иванова Вальнева записка на того же Важского уезду Шенкурской округи средней трети Селецкой волости на церковного пономаря Мартемьяна Володимирова в том, что сего генваря вышеписанного 23 числа, будучи мы в той Селецкой волости для продажи хмелю, той же волости крестьяне Василей Васильев да Федот Фадеев Нефедьевы у их дома на улице купили у меня, Лариона, хмелю полпуду, а оной пономарь тут же пришел и неведомо с какого случая учал бранить всячески скаредно и бил меня, Лариона, по роже. Токмо Василей да Федот до большого битья не допустили.
Мы едва от ево уехали от того места в поле, а оной пономарь вторично набежал на нас на большой проезжей дороге, схватил меня, Лариона, сзади да мешки выхватил, безмен из руки ухватил, по мне палку ударил по голове, с ног сбил, тут же меня бил и топтал насмерть и волосы драл. И так я закрычал "Убили!" напрасно, такмо товарищ мой Андрей едва от смерти от оного пономаря оборонялся, а тутошних крестьян мимо не случилось никово...".
Далее в жалобе сообщалось, что пономарь Володимиров, оставив избитых им на дороге, "увел лошадь и возы сильно с того места с полверсты на пустое место на Двине, а с Двины увел на пустое место на поле и кипы с хмелем разбил и рассыпал по снегу".
Расправившись с хмелеторговцами и их товаром, пономарь с чувством выполненного долга удалился домой. Тем временем Вальнев и Вячеславов добрались до деревни и попросились на постой к своим недавним защитникам. Пока вельчане приходили в себя, хозяева съездили в поле, нашли распряженную пономарем и уже далеко ушедшую лошадь, наспех собрали остатки хмеля.
Вечером того же дня один из пострадавших - Андрей Вальнев и написал вышеприведенную жалобу, под которой наряду с его товарищами по несчастью подписались и свидетели - Нефедьевы и еще трое селецких крестьян. То, с какой охотой свидетели это сделали, видимо, говорит о том, что и среди жителей Сельца было немало тех, кто испытал на себе рукоприкладство, которым грешил пономарь, проводя по своей инициативе начатую "антиалкогольную компанию".
Они же, свидетели, сопровождали вельчан, когда те вручали жалобу волостному сотскому Гагарину. Однако правовые порядки тех лет были таковы, что сотский ничего не мог поделать с пономарем, ибо проступки духовных лиц в первую очередь тогда оценивались и пресекались вышестоящим в церковной иерархии священнослужителем.
Именно поэтому сотскому и пришлось отвезти жалобу тулгасскому священнику, который, однако, также самостоятельно ничего не решив, 4 февраля отослал ее вместе со своим рапортом в Шенкурск. 17 февраля эти бумаги попали в руки протопопа Ивана Розова - первого лица в Шенкурском духовном правлении. Посылать их еще выше - в консисторию епископа Архангельского и Холмогорского - он, видимо, не желая выметать лишний раз мусор из избы, конечно же, не стал. Вместо этого Розов наложил резолюцию: "Записать в книгу для справки в случае иску крестьян Вальнева и Вячеславова в обидах пономарем Володимировым, им причиненных".
Судя по упомянутой книге прихода бумаг, можно сказать, что иска не последовало. И в этом ничего удивительного нет, так как вернувшимся домой вельским крестьянам затевать судебную тяжбу было самим себе дороже. Пришлось бы платить за гербовую бумагу, рассчитываться с писарем за правильно составленный и написанный иск, за подачу которого также предстояло внести пошлину. Да во что бы еще обошлись поездки в шенкурский уездный суд, заседания которого вполне могли быть назначены на весну или лето, то есть на самое дорогое для крестьян время. К тому же не было никакой уверенности, что суд вынесет решение в их пользу.
Что же касается пономаря Володимирова, то надо сказать, что протопоп Розов со своей стороны отнесся к его поступку терпимо, вследствие чего никакого наказания по церковной линии не последовало. Однако, фактически оправдав несдержанность и хулиганскую выходку его благими намерениями, уездное духовное правление со временем об этом пожалело.
Привыкший к вседозволенности пономарь, так и не добившись в борьбе с пьянством успеха, как это порой бывает, от разочарования вскоре сменил позицию на прямо противоположную и влился в ряды тех, кому совсем недавно мешал варить и употреблять даже самые слабые хмельные напитки. И не только влился, но и постепенно пристрастился к еще более крепким.
Подтверждением сказанному служат многочисленные жалобы, в одной из которых написанной на него в апреле 1801 года благочинным священником Селецкого прихода Иваном Сидоровским, в частности, сообщалось:
"Пьянствует, почасту с крестьянами ходит в питейные домы, не слушается, инструкцию благочинническую называет фальшивкой, говорит мне грубо и всякие неблагопристойности чинит. Когда наедине увещевать начинаю, то оной пономарь говорит: "Всех архиерей не сошлет!".
Что ж, заявляя так, Володимиров не ошибся - пережив не одного священника, игнорируя их увещевания и угрозы начальства, строптивый селецкий пономарь, одинаково неистовый как в борьбе с хмельным, так и в увлечении им, до последних своих дней неотрешенный от должности, так и остался никем не обузданным.
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 4.05.2001 г.