6 декабря 1878 года архангельский губернский прокурор Владимир Львович Родионов обратился к министру юстиции с рапортом, в котором, в частности, сообщал:
"Прошло достаточно много времени с совершения преступления и слишком много времени находится на свободе обвиняемый, пользующийся поддержкой губернатора, имеющего интерес в том, чтобы не подтвердилось обвинение и оправдалось его донесение Г-ну Министру Внутренних Дел о том, что это ложный слух.
Дело настолько заинтересовало всех жителей Архангельска, что составляет самый живой вопрос. Повсюду слышен ропот о покровительстве самоуправству. Личная безопасность не считается огражденной. Преступник является повсюду со спокойным видом, уверенный в безнаказанности своего деяния. Это еще больше возмущает всех и заставляет высказываться в том роде, что без револьвера нельзя выходить из дому.
Самоуправство в Архангельске не новость. В течение 12 лет возбуждено мною много подобных дел и приходится постоянно вести борьбу с администрацией, покровительствующей произволу и насилию. К сожалению, один в поле не воин, а потому в городе создалась уверенность, что деньги и связи сильнее закона..."
После цитирования, считаю, следует рассказать, о каком преступлении говорилось выше и что вынудило прокурора написать этот рапорт.
12 сентября того же года чинами 3-й (Соломбальской) полицейской части Архангельска была задержана местная жительница дочь покойного майора Софья Шель. Нельзя утверждать, что поведение Шель являлось образцом добропорядочности, но это обстоятельство никак не оправдывает поступок полицейского пристава Эдуарда Рейнфельда, возжелавшего её. Отвергнув устные намёки, крепко сбитая и статная девица столь же решительно воспротивилась и физическому насилию.
На шум и крики в кабинет пристава сбежались все находившиеся в части полицейские чины. Продолжать в их присутствии попытку изнасилования, конечно, было невозможно. Но наказать строптивую, по мнению пристава, и, видимо, не одного его, всё же следовало.
По приказу Рейнфельда околоточный надзиратель Синцов схватил её, обнажённую, за голову, а унтер-офицеры Деньгин и Ермилин за ноги. Начав с пощёчин и ударов сапогом, пристав увлёкся своим излюбленным занятием - поркой розгами. Когда же злость улеглась, уверенные в своей безнаказанности - ведь не впервые! - стражи порядка вытолкали чуть прикрытую одеждой Софью Шель за двери.
Но на этот раз они просчитались - потерпевшая сразу же отправилась к соломбальскому врачу Михаилу Заграйскому, затем к акушерке. Первый засвидетельствовал факт нанесения побоев, вторая - наличие кровавых следов розг на интимных местах.
С полученными справками Софья Шель на следующий день пришла к полицмейстеру Пиотровскому. Его реакция - мол, сама виновата - не остановила. Она добилась приёма сначала у вице-губернатора Александра Подвысоцкого, потом у губернатора Николая Игнатьева, который пообещал, что поручит полицмейстеру разобраться.
Однако в те дни архангелогородцы хорошо знали, что представляет собой полицейское расследование, особенно касающееся поступков своих сотрудников. Поэтому, будучи уверенной, что Пиотровский всё равно замнёт дело, Софья Шель пошла на приём к губернскому прокурору Родионову, в открытую враждовавшему с местной полицией и лицами, покрывавшими её произвол.
Уже наслышанный о случившемся, наконец-то получив от Шель результаты медицинского освидетельствования, прокурор Родионов поспешил опередить губернатора, для чего тут же отправил министру юстиции телеграмму. Кратко сообщив о совершенном Рейнфельдом преступлении, уведомил, что "поручил дознание жандармскому офицеру".
Да, только на офицеров не подчинявшейся губернатору политической полиции и мог опереться прокурор. Все остальные властные и силовые органы, в том числе городская полиция были подведомственны первому должностному лицу губернии, который, в свою очередь, подчинялся министру внутренних дел.
Именно от последнего и получил вскоре губернатор Игнатьев соответствующий запрос. Ушедший в столицу ответ гласил, что прокурор на основе ложного слуха пытается в очередной раз опорочить архангельскую полицию, а значит и лично его, Игнатьева.
Такой ответ удовлетворил министра внутренних дел Тимашева, но не его коллегу - министра юстиции Набокова, который письменно приободрил Родионова. Узнав об этом, губернатор решил надавить на прокурора, потребовав "производимое дознание о противозаконных будто бы действиях пристава Рейнфельда препроводить ко мне, ибо назначение следствия над должностными лицами принадлежит исключительно их начальству".
Безусловно, Родионов проигнорировал это требование, заявив: "Прервать дознание не считаю себя вправе". С этого момента по делу Рейнфельда стали вестись два следствия: первое - жандармским офицером Андреевым вместе с проркурором, второе - полицией под руководством губернатора.
Впрочем, второе можно было назвать следствием условно, так как в ходе его велась неприкрытая обработка лиц, фигурировавших в деле. Но шла она с переменным успехом: если упомянутые полицейские чины под присягой поклялись, что насилия и истязаний не было, то врач и акушерка не поддались давлению.
Как раз на основе их данных, а также показаний потерпевшей и свидетелей, видевших, как избитую Софью вытолкнули из полицейской части, прокурор и вынес заключение о виновности Рейнфельда. Но арестовать пристава не удалось - этому помешали полицмейстер и губернатор. А на чьей стороне были все те, кто им подчинялся, думаю, понятно...
Именно осознание того, что он один и безуспешно противостоит сложившейся в губернии системе круговой поруки, взяточничества и беззакония, и заставило Родионова обратиться с вышепроцитированным рапортом к министру юстиции за помощью. И она вскоре пришла - в Архангельск спешно прибыл чиновник особых поручений Харламов.
Используя свои полномочия, столичный чиновник настоял на немедленном аресте Рейнфельда и назначении даты судебного рассмотрения.
27 февраля 1879 года - уже после отъезда Харламова - губернская палата уголовного и гражданского суда определила: "бывшего пристава Эдуарда Константинова Рейнфельда за злоупотребление истязаниями при отправлении своей должности лишить особенных прав и заключить в тюрьму на 1 год и 8 месяцев". Приговор оказался столь мягким, так палата не сочла факт попытки изнасилования доказанным.
Легко догадаться, какую реакцию вызвал подобный приговор у большинства горожан. Опираясь на неё, но в первую очередь, конечно, на букву закона, прокурор 2 марта вынес протест, указав, что мера наказания не соответствует степени вины. По его мнению, преступник "подлежал лишению всех прав и ссылке в Сибирь".
Но палата отклонила протест, который оказался последней попыткой удержать жизнь губернии в правовом поле. Вскоре - 24 марта - его перевели в Оренбург. К сожалению, в хранящихся в областном архиве делах не нашлось сведений о том, по своей воле или нет. Впрочем, как бы ни было, и он сам, и его столичное начальство, и местные обыватели понимали: один в поле не воин...
Выдержав для приличия паузу, судебная палата пересмотрела приговор - решив "оставить под подозрением", выпустила Рейнфельда на свободу. И теперь пришла пора расправиться с Софьей Шель. Однако подходящего повода долго не было...
Но вот он подвернулся - 1 марта 1881 года народовольцем был убит император Александр II. Наступление реакции сопровождалось арестами настоящих и мнимых злоумышленников. Среди последних и оказалась Софья Шель, на которую поступил анонимный донос. В нём сообщалось, что она якобы сказала: "Одного царя ухлопали, ухлопают и другого. Нам нужна воля и республика. Нас около 600 человек".
Возможно, после всего перенесённого она и могла нелестно высказаться о царях, но приписывать ей принадлежность к революционной организации было делом абсурдным. К тому же никто не верил в наличие столь огромного числа заговорщиков в Архангельске. Тем не менее именно по этому доносу Софью Шель арестовали. И на это дал согласие новый губернский прокурор Ричард Краус, сделавший вывод из горького опыта своего предшественника...
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 31.10.2002 г.