Утром 1 апреля 1947 года к зданию школы № 2 города Молотовска подъехал легковой автомобиль, привезший троих одетых в штатское человек. Не представившись вахтеру, они проследовали в кабинет директора Николая Алексеевича Ануфриева и предъявили ему ордер на проведение обыска и ареста. А спустя полчаса - как раз во время перемены - на глазах изумленных учителей и учеников вывели директора из кабинета и отконвоировали к автомобилю.
Примерно в то же время был проведен обыск на квартире Ануфриева, где вместе с ним проживали: жена Раиса Николаевна, ее сестры - Лидия Николаевна и Глафира Николаевна Антроповы и назвавшийся постояльцем Николай Дмитриевич Севастьянов. Когда вещественные доказательства были найдены, всех находившихся в квартире арестовали и спустя два месяца они по приговору суда пополнили контингент Ягринлага.
Проведенные при множестве свидетелей аресты породили слух, что семейство "забрано за политику". Однако в действительности арест директора школы и его семьи не имело никакого отношения к политическим репрессиям тех лет. Дело в том, что при обыске квартиры были обнаружены свыше 15 тысяч рублей наличными, облигации различных займов на сумму 9150 рублей, примерно на такую же сумму испорченные облигации, тиражные таблицы всех займов 1944-1946 годов - как развития и восстановления народного хозяйства, так и военных.
Наличие испорченных облигаций объясняется тем, что Севастьянов в период отбывания срока, а затем работы вольнонаемным в Ягринлаге научился у заключенных искусству подделки денежных документов путем изменения их номеров. Причем научился в совершенстве, поэтому аккуратно срезая цифры лезвием бритвы с одних облигаций, наклеивал их на другие так, что подделку было крайне сложно обнаружить. И таким способом из невыигравших в тираже облигаций изготавливал выигравшие. Но не те, на которые выпадали большие суммы (например, тысяча рублей), а менее крупные. Ибо знал, что на подобные, довольно часто предъявлявшиеся для получения выигрышей облигации не обращают пристального внимания.
Но для того, чтобы заполучить при этом значительную сумму денег, необходимо было поставить дело, что называется, на поток. А значит, иметь большое количество невыигравших облигаций. Когда все они, имевшие на руках у вышеперечисленных лиц, ушли в дело, по совету Севастьянова Ануфриев съездил в Архангельск, где в одной из сберкасс забрал хранившиеся на его имя облигации на сумму в 2900 рублей. Но и они быстро закончились.
Поэтому Севастьянов, которому Ануфриев отвел для "рукоделия" отдельную комнату в своей квартире, привлек к делу всех в ней проживавших. Как жена хозяина квартиры, так и ее сестры стали регулярно скупать на рынках Молотовска и Архангельска облигации, которые в первые дни после очередного тиража отдавались разочарованными людьми за считанные рубли. Они же в сберкассах этих городов получали по поддельным облигациям выигрыши.
Возможно, если бы все они вовремя остановились, то так и остались бы безнаказанными. Но остановиться уже не могли. Поэтому 29 марта 1947 года Глафира Антропова вновь зашла в сберкассу Молотовска и, ссылаясь на слабое зрение, попросила проверить облигацию. Контолер сберкассы, сверив по таблице, сообщила, что та "счастливая" - на ее, номиналом в сто рублей, выпал вдвое больший выигрыш. Но кассир оказалась более внимательной, так как примелькавшееся лицо вызвало подозрения. Тщательно осмотрев облигацию, поняла, что она поддельная. И тут же позвонила в милицию.
Задержанная Антропова, заявила, что нашла облигацию на улице и решила зайти в сберкассу, чтобы ее проверить. Мол, если и виновата, то только в том, что присвоила найденное. И, видимо, была очень обрадована, когда в ответ сказали, что ей верят. А затем, извинившись за задержание, из сберкассы отпустили. Но в действительности сотрудники угрозыска ей не поверили, а решили установить наблюдение и при удобном случае арестовать всех, кто с ней связан. А в том, что таковые имеются, не сомневались, ибо количество выявленных при перепроверке поддельных облигаций было весьма велико.
Установить, где прописана Глафира Антропова, не представляло большого труда. А версия, что подделка облигаций происходит непосредственно в квартире Ануфриева, возникла, когда выяснилось, что там же проживает давно уволившийся из Ягринлага, нигде не неработающий, ранее судимый Севастьянов. Напрашивался и другой вывод: к преступному деянию наверняка причастен и хозяин квартиры. Поэтому решили провести обыски и аресты 1 апреля одновременно как у него на квартире, так и в рабочем кабинете. Причем обыск в кабинете тоже был результативным - в сейфе обнаружили крупную сумму денег.
3 июня 1947 года судебная коллегия Архангельского областного суда, рассмотрев в открытом заседании дело о подделке облигаций, приговорила: Н.Д. Севастьянова - к 8 годам, Р.Н. Ануфриеву - к 3 годам, Г.Н. Антропову - к 3 годам и Л.Н. Антропову - к 2 годам лишения свободы.
Что же касается Н.А. Ануфриева, то предъявленные ему обвинения в соучастии в изготовлении и сбыте поддельных облигаций были признаны коллегией недоказанными. Поэтому он был признан виновным лишь в предоставлении помещения для совершения преступления и недоносе о нем. Однако это вовсе не означало, что он вместе с родственниками отправился в Ягринлаг. Наоборот, был в зале суда освобожден, так как, будучи награжденным медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", в соответствии с приуроченной к Дню Победы амнистией не подлежал заключению. В этой связи единственным примененной к нему мерой наказания стало увольнение с должности директора. И, конечно же, он не вернулся в свою школу - хотя бы в должности простого учителя. Ибо появлятся там, где все хорошо помнили первоапрельский арест, было по крайней мере неуместно.
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья опубликована в газете "Северный рабочий"