Каждый, кто достаточно долго работал с архивными делами, знает, что среди по-канцелярски скучных документов порой встречаются письма и воспоминания, образно и правдиво описывающие жизнь и быт наших земляков в прошлом. По разным причинам они частично или полностью не опубликованы. К их числу относятся и воспоминания учителя Ивана Ивановича Забивкина, рассказавшего о своем первом назначении.
Начинать же учительствовать ему пришлось в деревне Нефедовской (Тихманьге), ныне несуществующей и на картах обозначенной всего лишь как одноименное урочище. А находилась она в самом дальнем северо-восточном углу бывшей Олонецкой губернии (теперь территория Няндомского района). Угол был настолько глухим, что даже вблизи проведенная железная дорога не смогла изменить веками сложившиеся устои.
Именно туда и забросила судьба молодого учителя, о котором, к сожалению, сохранились крайне скупые сведения. Известно только, что затем он работал в различных школах упомянутой губернии. Однако сразу после революции Иван Забивкин вновь оказался в нынешних пределах нашей области, точнее, в Каргополе. Из журналов "Известия Олонецкого отдела народного образования" за 1918 год явствует, что он был активным сторонником Советской власти и на 6-м съезде Каргопольского учительского союза резко выступил против преподавания закона Божьего в школе. Но так сложилось, что как раз с обучения молитвам ему и пришлось шестнадцатью годами ранее начинать свою работу. Впрочем, иначе он, как учитель церковно-приходской школы, поступить не мог.
Однако, как бы ни менялось отношение Забивкина к религии, ясно одно: став педагогом, он оказался на своем месте, безмерно любил детей и был для них больше, чем учителем. Такой вывод можно сделать из его воспоминаний, написанных в 1910 году. Посвященные событиям столетней давности и нижеприведенные с некоторыми сокращениями, они, полагаю, будут интересны многим и особенно молодым педагогам в начале первого в их жизни учебного года.
Михаил ЛОЩИЛОВ
МИЛЫЕ МОИ УЧЕНИКИ
Осенью 1902 года я ехал на место своего первого назначения - учителем в Нефедовскую школу грамоты Лепшинского прихода Каргопольского уезда. Никакие "прелести" наших проселочных дорог не могли поколебать во мне приподнятого настроения. Да и в самом деле, как не радоваться: мои мечты, молодые горячие мечты сбываются! Да, я - учитель, и предо мною тот, правда, тяжелый, неблагодарный, но зато благородно-возвышенный, честный и полезный труд на благо темной забитой русской деревни.
Сначала 120 верст - от Каргополя до Устьлюши - я ехал на почтовых лошадях. Потом целый день пришлось плыть рекою Мошею на крохотной вертлявой лодченке-душегубке, всю дорогу трепеща при мысли оказаться в воде, ибо от малейшего волнения она кренилась и готова была перевернуться. Затем вновь пришлось путешествовать на лошади, но уже верхом.
Из дорожных впечатлений особенно памятна встреча с лепшинским крестьянином.
- Куда едешь? - спросил он.
- В Лепшу учителем.
- К нам учителем? В какое училище?
- В Нефедовскую школу.
- Да у нас такой школы нет.
- Как нет? Сейгод открывается.
- А-а, теперь знаю. Это в Тихманьге. Я и забыл, что эта деревня называется еще и Нефедовской.
- Каково местечко? - с живым интересом спрашиваю я, но вместо ответа слышу насмешливый вопрос:
- А велико ли жалование?..
- Пустяк, не жалование - всего 10 рублей.
- Отдай ты, милый человек, эти деньги своему начальству. Проси, чтоб тебя туда не назначали.
- А что?..
- Да там живут не люди, а волки: иначе у нас тихманжан и не зовут. Еще говорят, что за Тихманьгой в полуторых верстах ад. Но сам-то я там не бывал...
От этого же мужика я узнал, что Тихманьга в 16 верстах от прихода, и понял, что это медвежий угол. Недаром же местные жители так честят его. Но эти новости не охладили меня - что ж, думалось мне, я и сам рядовой крестьянин и за заботами мне будет не до скуки.
С такими мыслями я приехал в Лепшинский погост и представился своему заведующему - местному приходскому священнику. Заночевав у него, рано утром явился на станцию и с попутчиками отправился в Тихманьгу.
Ехали эти 16 верст часов 8, если не более. Что это за дорога, можно себе представить: грязь по колено, местами лошадь вязла по брюхо, местами ложилась набок в жирную грязь. Пожалев скотину, я часть пути шел пешком, начерпав при этом полные сапоги жижи и воды.
Когда уже казалось, что дороге нет конца, лес вдруг расступился и глубоко внизу стальным отливом блеснуло озеро, а на противоположном невысоком его берегу появились силуэты скученных построек. Это и была Тихманьга...
Остановился я у крестьянина, часть дома которого была отведена под школу. Заказал самовар, переоделся. Осмотрел свою будущую квартиру - комнату довольно просторную с тремя окнами.
Потом вышел на крыльцо. В 10-15 саженях от него стояла группа ребятишек.
- Это твои уценики, - сказал хозяин дома.
- Это твои уценики, - сказал хозяин дома.
- Идите-ка сюда! - кликнул я. Молчат. Я сошел с крыльца и направился к ним. Ребятишки бросились во все стороны, только пятки засверкали. Пришлось обескураженным вернуться обратно.
Во время чаепития ребятишки один за другим стали забираться в избу, столпились у порога, смотрели на меня. Отпил я чай, выхожу из-за стола, а мои ребятишки вновь брысь в двери...
Переночевал. Серое туманное утро. Я уже в классе. С 9 часов потянулись в школу отцы и матери со своими чадушками. Уселись детишки за парты, я познакомился с ними, даже десертом угостил. Развеселились ребятишки. Родители стали уходить. Послышались протестующие вопли: "Тятька, не уходи! Матушка, возьми меня с собой!"
Я кое-как успокоил учеников, побеседовал с ними до полудня и отпустил. Побежали домой развеселые. "Завтра- то придете?"
- Придем, придем! - дружно ответили детишки.
На следующий день собрались часов в 8. Вошел я. Поздоровались. Прочел молитву и занятия начались. Учил краткие молитвы, произвел деление речей на слова, слов на слоги, познакомил с порядковым счетом до 10.
Ребята славные: воспринимали все быстро, хватали мысли на лету, понимали с полуслова. Я был рад и за себя и за них. Как сейчас вижу умные и серьезные лица Мити Федотова, Миши Томилова и вертлявых быстроглазых Арешку Самойлова и Герваську Федотова...
К полудню занятия окончил. Попросил через час снова собраться в школе, чтобы оттуда сходить на прогулку.
В 2 часа мы уже были за деревней. Миновав поля, поднялись на высокий прибрежный холм. День стоял чудный, ласковое солнце серебрило зеркало озера, примыкавшего к деревне. Я невольно залюбовался. Ребятишки тоже притихли и вдруг... проклятая проза жизни! - сильно и резко потянуло махорочным дымом.
Поворачиваюсь и, к своему удивлению, вижу: половина ребятишек держит в руках толстые махорочные завертыши и преспокойно попыхивает, пуская дым кольцами.
- Вы курите?..
- Да.
- И постоянно курите?
- Да, всегда курим. И свой табак имеем...
Некоторые при этом вытащили из карманов своих штанишек капшуки - цветные мешочки с махоркой.
- Ах, как нехорошо! Ведь вам вредно курить - свое здоровье портите!
После этих слов они удивленно уставились на меня, а затем наперебой загалдели:
- А нас курить заставляют!
- Заставляют?.. Кто же это?
- Да наши - мне тятя еще сегодня с Лепши привез четверку табаку, - сказал Митя Федотов.
- Может ли это быть? - переспрашиваю я.
- Заставляют и бают: табак от болести спасает.
Все мальчики подтвердили это. Я был поражен. С жаром, как мог и умел, рассказал о страшном вреде курения для здоровья. Ребята слушали, побросав окурки.
- Я больше не буду курить! - сказал один из них.
- И я! И я! - послышались голоса.
- А я сейчас подарю капшук водяному, - сказал Мища Томилов. Он положил камень в мешочек с махоркой, затянул вязки и швырнул в озеро. Побросали в воду капшуки и остальные юные курильщики.
На обратном пути они рассказали, по какому случаю их стали заставлять курить. Забрел, видите ли, к ним в деревню какой-то матрос. Он и порекомендовал табак, как лекарство от всех "болестей". Тихманжане поверили и в результате новое "лекарство" приобрело гражданство даже среди детей. Так, из 14 мальчиков-учеников не курили только пятеро.
Недели две спустя я добыл брошюру о вреде курения и устроил чтение для крестьян, напомнив при этом об их детях.
- Не курят они теперь, - зашумели мужички. - И навязываем иногда, да не навяжешь...
В октябре месяце мне пришлось выстригать косматые головы моих учеников. Их домашние были против - грешно! Я взялся за дело сам. И опять пришлось удивляться, так как кудластые детские головы оказались местом скопления колоний паразитов. Помню ученика Третьякова. На голове у него были коросты, а волосы срослись войлоком. По их краю тянулась сплошная масса грязи. Едва я копнул эту корку, как из-под нее полезло кишащее месиво вшей. С испуга я отскочил, но зная, что домашних все равно не заставить постричь, вновь храбро стал снимать волосы. Конечно, после стрижки пришлось тотчас же переменить белье.
Так встретил меня этот глухой, забытый всеми уголок. Зато провожал он меня торжественно и сердечно.
10 мая в моей школе был экзамен, а уже 15 числа я должен был отправиться на станцию Лепша. Ранним утром деревенские старушки со своими внуками явились прощаться со мной. Нанесли домашних гостинцев: масленых колобков, рыбных и икряных пирогов, яиц. Чтобы не обидеть добрых и сердечно расположенных ко мне людей, я взял у кого яичко, у кого пирожок или колобок и, выйдя за деревню, все полученное роздал ребятишкам, которые все поголовно вызвались проводить меня.
Миновав поля и тот холм, откуда детишки побросали капшуки, вспомнив тот эпизод, мы, разговаривая, все дальше углублялись в лес. Девочек и некоторых малышей я отправил обратно. Остальные категорически заявили, что доведут меня до мельницы, отстоящей от деревни верст на восемь.
Но вот добрались и до мельницы. Горячо обнял я и расцеловал своих товарищей:
- Прощайте, родные детки!
- Приезжай осенью, мы тебя будем ждать!
Последний раз я махнул ребятам шапкой, последний раз донеслось до меня "Проща-а-ай!" и они скрылись из виду. "Прощайте и вы, мои милые, мои добрые! Прощайте и не поминайте лихом!" - думал я.
К вечеру я достиг станции Лепша, а утром уже катил чугункой на Няндому. В Нефедовской школе учительствовать мне больше не пришлось...
Иван ЗАБИВКИН