Начались они на Пинеге, а продолжились в Нью-Йорке
Наверняка каждый, кто длительно работал с архивными документами и подшивками старых газет, знает, что интересные находки, как правило, бывают случайными - там, где их не ждешь. И на самом деле, разве можно было ожидать, что на страницах американской русскоязычной газеты "Новый мир", выходившей в 30-х годах в Нью-Йорке, встретится статья "Подлинное жизнеописание Комякова-Архангельского", посвященная одноименному периоду жизни малоизвестного деятеля северной контрреволюции. И не только ему, но и событиям гражданской войны и интервенции в нашем крае. Но прежде чем объяснить, по какой причине появилась эта статья, приведу ряд фактов из биографии Николая Константиновича Комякова.
Он родился в 1881 году в Чашевице-Покровской волости Вельского уезда. В 1899 году по окончании Тотемской учительской семинарии приехал на Пинежье. В дни первой русской революции примкнул к партии социалистов-революционеров (эсеров), а несколько позже перебрался в Архангельск.
Дальнейшие этапы его жизненного пути описаны ниже. А необходимость их освещения в левой рабочей газете возникла в связи со следующими обстоятельствами. В 1933 году Комякову удалось занять пост секретаря правления Русского объединенного общества взаимопомощи (РООВ) - организации русскоязычных рабочих, в разные годы эмигрировавших в США. Но вскоре у ее членов появились сомнения в чистоплотности секретаря, так как обнаружилась крупная недостача общественных средств. Однако Комякову удалось выкрутиться. Более того, он на выборах победил оппонентов, что привело к расколу организации.
Отколовшиеся создали Русское новое общество взаимопомощи (РНОВ), которое не без оснований обвиняло Комякова в соглашательстве с буржуазией и предательстве интересов рабочих. Как раз для того, чтобы открыть глаза последним, показать истинное лицо секретаря, и нужна была эта статья.
Правда, нелицеприятные слухи об архангельском периоде жизни Комякова ходили давно. И даже задавались вопросы, например, при выборах. Но он, не отрицая, что в годы интервенции жил в Архангельске, утверждал: "Ни с белыми властями, ни с иностранными душителями революции не сотрудничал, был нейтрален, никаких постов не занимал".
Когда же спрашивали о расстрелах на Мхах и концлагерях на Мудьюге и в Иоканьге, заявлял, что "тогда ничего не знал, а если бы знал, то, как истинный революционер, социалист и защитник рабочих, публично осудил бы зверства интервентов". За собой он признал лишь одну связь с ними - мол, просто общался, ибо ему, изучавшему в то время английский язык, была необходима разговорная практика.
Знавшие Комякова по Архангельску не удивлялись его изворотливости, которой, однако, решили положить конец. Поэтому они сообщили подробности его биографии редакции близкой к РНОВу газеты "Новый мир". В итоге появилась нижеприведенная статья, возможно, излишне предвзятая, но тем не менее для нас ценная, так как написана со слов современников Комякова. А предварял ее заимствованный из литературного этюда Бальзака "Дом Нусигена" эпиграф: "Никонец, он так хорошо скрыл свое прошлое, что пришлось рыться в сточных канавах..."
Михаил ЛОЩИЛОВ
Жизнеописание Комякова начинаем с Пинеги - здесь он начал свою карьеру, которая, надо полагать, окончится в Нью-Йорке тою же сточной канавой. Нам известно, что Николай Константинович Комяков, бывший пинежский учитель, обучившись минимуму красноречия, поселился в доме Топчиенко на Поморской улице в Архангельске и приобрел себе звание поверенного.
Михаил ЛОЩИЛОВ
Жизнеописание Комякова начинаем с Пинеги - здесь он начал свою карьеру, которая, надо полагать, окончится в Нью-Йорке тою же сточной канавой. Нам известно, что Николай Константинович Комяков, бывший пинежский учитель, обучившись минимуму красноречия, поселился в доме Топчиенко на Поморской улице в Архангельске и приобрел себе звание поверенного.
Отсюда весьма понятная склонность к политическому авантюризму, которая была свойственна многим краснобаям. В доме Топчиенко Комяков сидел три года, выполняя обязанности частного поверенного. Это его частное дело. Нас Комяков интересует с той точки зрения, что он делал в 1917 году, когда в Зимнем дворце под охраной разухабистого женского батальона, заложив ладонь за борт френча, сидел другой русский адвокат - Александр Федорович Керенский.
О, лавры архангельского Керенского, о, красные банты на шинелях акцизных чиновников, повязки милиции на рукавах аптекарей и недоучек-студентов! Но Комякову далеко до Керенского - он, как сообщают сейчас его знакомые, удовольствовался скромной ролью начальника милиции. Не знаем, гарцевал ли он на белом коне по Архангельску, но с 1917 года по сие время остались весьма грустные данные именно об этой части биографии Комякова. Многих его друзей томят смутные воспоминания о якобы каких-то средствах этой самой милиции, которые Комяков спутал с собственными керенками. Бывает. Эта темная история, однако, не мешала Комякову развивать дальше природные революционные инстинкты.
13 июня 1917 года Комяков изящно открывает двери Архангельского исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. Он "спасает революцию". В составе президиума исполкома сплошь сидят степенные северные эсеры. Комяков чинно сел за стол юридического отдела.
Президиум работает вовсю - агитирует за Временное правительство, распространяет пресловутый "Заем Свободы", расклеивает плакаты, готовится к созыву Учредительного собрания. Комяков смелеет - уже мысленно примеривает к своей голове лавры пламенного трибуна. Поэтому, недолго просиживая стул юридического отдела, 10 ноября залезает в кресло председателя Революционного комитета. Сбылась мечта - он жег глаголом сердца.
Ревком становился на ноги - Комяков расцветал. Не смутил даже тот факт, что его идеал постыдно бежал из Зимнего. Ревком тут же опубликовал воззвание против большевиков.
В морозном декабре при выборах в исполком Совета Комяков проходит туда по списку эсеров, а 25 февраля 1918 года распинается за продолжение войны с немцами и призывает восстать против большевиков. И не сразу, но этого дожидается...
1 августа эскадра интервентов подошла к о. Мудьюг в 60 милях от Архангельска. Комяков знал, что через сутки отряды союзников и русских белогвардейцев будут маршировать по Троицкому проспекту. Но частный поверенный пока сидит дома, приоткрывая тюлевую занавеску. Большевики эвакуируются из города. Идут чудесные спасители, поборники мировой культуры!
И вот к Соборной пристани подходит яхта под британским флагом, командующий пиратской армией генерал Пуль сходит на северный берег. И тут социалист Комяков, ковыляя, наконец, появляется на Троицком проспекте. Он пришел приветствовать англичан!
Социалист смешивается с потной, надушенной толпой, шуршащей шелками, блестящей новенькими погонами. Августовский зной, гром музыки, рев союзных войск, речи русских буржуа - все это пьянит Комякова, как вино. Социалист чувствует себя здесь прекрасно!
Вскоре мнимый революционер присутствует на аристократической "чашке чая", сидя недалеко от его превосходительства генерала Пуля. Так за чашкой жидкого чая с английскими сухарями было пропито революционное первородство господина Комякова.
Все шло своим чередом. Изящные поручики до одури вертели на английских патефонах пластинки с патриотическими песнями. Тем временем в контрразведке под ногти революционеров загоняли иголки - граммофонные и просто швейные. Трусливые добровольцы при непосредственном руководстве опытных офицеров великой Британии расстреливали на моховом болоте вблизи Архангельска коммунистов.
Бравые союзники, не видя различия между Севером и Индией, грабили край, вывозя лес, лен, масло, пушнину и другие припасы. Грабили по-разному - кто как мог. Владельцы получили обратно национализированные предприятия. Силою разгонялись профессиональные союзы. Правительство социалистов ввело смертную казнь.
Теперь же социалист Комяков пытается доказать свою непричастность ко всему этому, уверяя, что тогда занимался лишь изучением учебника английского языка. Но как бы ни уверял, он разделяет тяжесть преступлений, совершенных "социалистами" в те годы на Севере. А если бы он выступал против их, то не занял бы пост городского головы.
Дело было так. В марте 1919 года у отцов города произошло маленькое недоразумение - в думе поругались с головой Гуковским и тот снял с себя полномочия. Тогда-то и вспомнили о господине Комякове.
Как сообщают его знакомые, Комяков на заседании думы, набивая цену, поначалу капризничал:
- Мою кандидатуру выставили неожиданно. Прошу разрешения подумать.
- От вас требуется согласие или отказ.
- Сейчас не могу, - говорит Комяков в гуле необычайного смеха.
Следует перерыв, во время которого друзья-социалисты уговаривали отказаться. Но Комяков, кокетливо отмахиваясь от соратников, как застенчивая невеста, тут же бросился примерять метафизическую мантию головы.
Через семь дней порфира сползла с плеч владыки Архангельска - он подал в отставку: "Нахожу нужным сложить с себя полномочия...".
А объясняется это тем, что болотистую почву белого Архангельска уже трясли первые, но нарастающие день ото дня толчки, предвещавшие скорую гибель. Армия разлагалась. Контрразведчики метались, стараясь погасить вспышки недовольства. Бунтовали не только русские солдаты, но и британские томми. Дума вопила в истерике, узнав об уходе из Архангельска первой части иностранных войск...
Комяков снова сидел за тюлевой занавеской. Отложив в сторону учебник английского, быстро писал челобитную в городскую управу: "Ввиду крайней и серьезной необходимости моего временного отъезда прошу разрешить мне месячный отпуск".
Суматоха эвакуации, очевидно, отразилась на тонких нервах господина Комякова. Он захотел отдохнуть от бурных переживаний. Комяков набивает чемоданы... Но почему он взял с собой учебник английского? Разве в родной Пинеге знают этот язык? Оказывается, он едет совсем не туда, так как наш социалист чувствует, чем кончится кровавая авантюра на Севере. Он понимает, что его "нейтралитет" будет справедливо взвешан подлинными революционерами и что, когда падет власть белых, придется отвечать за все, содеянное им, перед судом пролетариата.
Корабль северной реакции тонул... Трусливо прикрываясь заявлением об отпуске, как фиговым листком, господин Комяков успел сбежать с гибнущего корабля. Кит архангельской контрреволюции гнил с головы!
Проворно покинув погружавшийся в пучину истории корабль, он расставлял чемоданы на палубе настоящего корабля под английским флагом. Когда же пароход находился на траверзе Мудьюга, Комякову следовало бы взглянуть на остров - он был превращен в одну из самых ужасных на земном шаре тюрем для революционеров. А создавалась она с молчаливого согласия "социалистов", к которым принадлежал Комяков.
Но вряд ли сбежавший архангельский голова взглянул на Мудьюг. Оправившись от страха, сопровождавшего бегство, Комяков, наверно, уже играл в дорожный преферанс. Ведь путь был длинный - он ехал в Америку упражняться в адвокатском красноречии на новом языке. Таков путь изменника, предателя, болтуна, подлинного контрреволюционера, начавшего путь на Троицком проспекте Архангельска и ковыляющего сейчас торопливой походкой провокатора рабочего класса по шумному Бродвею.
"Новый мир", 17.03.1934 г.
Дополнение и фотопортрет Комякова - Ещё немного о Комякове-Архангельском
______________________________________________________