Хотя они и не достигли берегов Белого моря, но по возвращении им было что рассказать как об архангельском Севере, так и о российской действительности в целом
Ровно сто лет назад на Дальнем Востоке шли сражения русско-японской войны, которая замышлялась царским правительством как короткая и победоносная. Но если по времени она действительно была непродолжительной, то ее итоги оказались, наоборот, самыми печальными: позорное поражение, территориальные уступки, 270 тысяч раненых и 50 тысяч убитых.
Среди погибших и пришедших домой инвалидами, конечно, были и наши земляки. Однако причастность Архангельской губернии к столь далеким от нее событиям не ограничилась лишь отправкой на войну северян. Дело в том, что ей пришлось принять немалое количество ссыльных "желтолицых". Таким отчасти презрительным словом в ту пору называли (причем как в документах, так и в газетах) не только неприятелей-японцев, но и китайцев и корейцев. А попадали они в число репрессированных лишь потому, что проживали в пределах империи или в тылу боевых действий - в Маньчжурии, оккупированной Россией еще в 1900 году.
Впервые же о прибытии ранее не виданных на Севере ссыльных архангельский губернатор фон Бюнтинг узнал 8 июня 1904 года. В депеше департамента полиции МВД на этот счет, в частности, говорилось: "Принимая во внимание, что ввиду переполнения сибирских тюрем высылаемые вскоре начнут поступать в Европейскую Россию, Господин Министр Внутренних Дел признал необходимым расселить их в Пермской, Вологодской и южных уездах Архангельской губернии".
Далее губернатору предлагалось "без промедления определить места размещения желтолицых". После двух недель переписки с холмогорским и шенкурским полицейскими исправниками таковыми пунктами были названы: Куростров, Быстрокурье, Ровдино, Курья, Матигоры, Товра, Копачево, Ракула, Холмогоры, Семеновское, Усть-Вага, Шенкурск.
А открыл счет подобного рода ссыльным кореец Ким Чем Сун, помещен-ный 21 сентября в холмогорскую тюрьму, а до этого он, владелец прачечного заведения, постоянно жил в Петербурге. Ни тот факт, что он был женат на русской, ни наличие ребенка, ни отсутствие каких-либо улик не спасли его от ареста "по подозрению в шпионаже".
Вскоре его соседом по камере стал житель Иркутска китаец Жин Дофу, который, как свидетельствовали документы, был выслан "неизвестно по какому распоряжению и на какой срок". А вот в сопроводительных бумагах еще одного холмогорского арестанта - китайца Шун Файхая, - напротив, четко указывалось, что он задержан "до окончания войны".
Вслед за ними на Север стали прибывать и другие ссыльные, но их число поначалу было невелико. Правда, до того момента, пока в адрес архангельского губернатора из столицы не пришло следующее уведомление: "Пермский и Вологодский губернаторы возбудили ходатайства о недопущении на будущее время во вверенные им губернии партий желтолицых, мотивируя - первый - крайней переполненностью тюрем, второй - тяжелыми условиями жизни в губернии. Посему Господин Товарищ Министра Внутренних Дел, Заведывающий Полицией, признал возможным разрешить направлять желтолицых в южные уезды Архангельской губернии".
5 мая 1905 года фон Бюнтинг, пытаясь если не совсем избавить губернию от новых ссыльных, то хотя бы ограничить их количество, писал в Петербург: "Считаю долгом сообщить, что вследствие постоянных за последние годы недородов в этих уездах и, прямо сказать, голода среди населения, полного отсутствия каких-либо заработков, а также огромной массы уже водворенных там политических ссыльных вышеуказанным лицам будет крайне трудно найти себе в достаточной мере продовольствие..."
Однако к его доводам не прислушались . Не помогло и повторное ходатайство. Когда же 27 мая губернатор подготовил уже третье обращение, на его стол легла короткая телеграмма: "Направляются из Перми сто желтолицых для водворения в Архангельской губернии. Конвой пермской полиции сопровождает до Котласа".
Таким образом фон Бюнтингу дали понять, что возражения бесполезны. Поэтому ему пришлось опять же шифрованной телеграммой известить шенкурского исправника, чтобы тот немедленно послал в Котлас для встречи ссыльных своих подчиненных.
1 5 июня первая партия "желтолицых" в составе 103 человек (два японца, 51 китаец, 48 корейцев и две кореянки) сошла с баржи в Двинском Березнике (с. Семеновском). Местных жителей, давно привыкших к проходящим через село арестантским этапам, уже трудно было чем-либо удивить, но на этот раз облик привезенных буквально поразил. И не только вследствие необычной одежды, но и потому, что арестанты - дабы не разбежались - вступили на берег связанными попарно или по трое за косы, тогда для восточных мужчин традиционные.
Поражал и их пугающе истощенный вид. Как явствует из документов, ссыльные, неизвестно чем питавшиеся на пути в Пермь, были оттуда сразу же отправлены, причем совершенно без провианта. А шенкурские полицейские, их встречавшие, естественно, об этом не знали да и не имели денег для покупки продовольствия. Поэтому, когда баржа причалила к пристани, жители Семеновского были потрясены увиденным: сошедшие падали на землю, ослабевшими руками рвали траву и с жадностью поедали зелень. Впрочем, одному из них - китайцу Лю Кеджи - ни подножный корм, ни более достойная человека пища уже не могли помочь: он, став первой жертвой высылки, вскоре умер и там же, в Семеновском, похоронен.
Сообщая обо всем этом, шенкурский исправник Усков просил губернатора срочно выделить средства на содержание ссыльных. Тот, конечно, не отказывал, но сам ничего решить не мог, так как деньги отпускались лишь вышеупомянутым министерством. Вообще-то они уже были отпущены, но ушли по первоначальному назначению - в Пермь. Казалось бы, что может быть проще, как перевести сумму в Архангельск. Однако надо было знать бюрократическую государственную машину тех лет, и без того медленную, а в условиях разгара революции почти вставшую. К тому же свою роль сыграла и хитрость пермских властей, которые успели потратить деньги, ссылаясь "на крайнюю необходимость: усиление в связи с революционными беспорядками полиции".
По прошествии месяца губернатору все же удалось добиться выделения новой суммы, но весьма небольшой. Именно поэтому Усков извещал шефа, что отконвоированные из Березника в Шенкурск "совершенно износились и им на зиму нужна теплая одежда". А в конце сентября он кратко телеграфировал: "Желтолицые просят милостыню, ходят по Шенкурску голыми, мерзнут".
Губернатор тут же послал копию телеграммы в столицу, но оттуда все шли уведомления об отправке новых партий. Например, 11 октября стало известно о скором прибытии еще 35 корейцев, 12 китайцев, одного монгола, трех японцев и даже 20 японок с детьми.
Когда же минули еще две недели, из Петербурга последовало распоряжение совсем иного рода: "За окончанием войны благоволите немедленно освободить лиц желтой расы, предоставив им свободу выезда". Но легко было так написать, труднее было подумать, где освобожденные возьмут деньги на обратный путь. В этой связи новому архангельскому губернатору Качалову пришлось, как и его предшественнику, включиться в долгую переписку.
Продолжалась она до февраля 1906 года. Сначала в выделении средств отказывали, затем пообещали, но тянули. И лишь когда Качалов, сгущая краски, сообщил, что "желтолицые" вот-вот примкнут к разрастающемуся в Шенкурском уезде революционному движению, деньги нашлись. Это произошло 24 января, но их перевели лишь 9 февраля. И только 5 тысяч, то есть сумму, которая позволяла ссыльным, точнее, тем, кто из них остался в живых, добраться всего лишь до Иркутска. Мол, а там до Маньчжурии рукой подать...
Дабы не пугать жителей Архангельска неприглядным видом арестантов, Качалов решил отправлять их со станции Няндома, к которой первый этап двинулся через Шенкурск по лесным дорогам 15 февраля. 20-го числа проследовал второй, 21-го - третий...
Так завершилось задуманное царскими властями путешествие на Север для тех, кого сочли, по крайней мере, неблагонадежными, путешествие, подорвавшее и без того поблекший после поражения авторитет России, особенно в глазах дальневосточных народов, чьи представители не по своей воле чуть было не достигли берегов Белого моря и при этом, как говорится, на своей шкуре узнали, что значат российские бюрократизм, неисполнительность, коррупция и полное безразличие к человеческой жизни.
Чтобы не показаться голословным, расскажу, почему выслали, например, корейца Цой Сен Чира, который вместе с 15 соплеменниками несколько месяцев трудился на оборонных работах в тылу русской Маньчжурской армии. Когда пришла пора получать заработанные артелью 500 рублей, выяснилось, что эти деньги присвоили офицеры-тыловики. Пытаясь найти правду, Цой обратился в русскую полицию, но ею в Харбине по надуманному обвинению в шпионаже был арестован и без суда выслан на архангельский Север. А там, отморозив ногу и ее лишившись, только чудом выжил.
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья опубликована в газете "Правда Севера" 25.11.2004 г.