Наряду с далеко не первый век раздающимися в России вопросами "Что делать?" и "Кто виноват?", пожалуй, не менее часто произносится ещё один: "А судьи кто?" Этот вопрос задают и в наши дни, он же слышался и позапрошлом XIX столетии. Однако, казалосьбы, ответ на него и так был ясен - требования к лицам, занимавшимся правосудием, нормы их поведения, порядок избрания или назначения строго регламентировались законами, изданными ещё Екатериной II.
Например, в уездах тогда существовали, как правило, два вида судов: уездные и нижние земские, наделявшиеся кроме ныне судам свойственных ещё и полицейскими функциями. Судебными заседателями - дворянскими и сельскими (крестьянскими) - избирались представители соответствующих сословий. Отстаивая их интересы, заседатели должны были вместе с тем беспристрастно и, соблюдая букву закона, участвовать как в проведении предварительного следствия, так и в дальнейших судебных действиях. Рамками закона ограничивались и полномочия уездных судов.
Однако так было лишь только на бумаге. Чтобы не быть голословным, приведу выдержку из словаря Ф. Брокгауза и И. Ефрона:
"Наше судебное устройство и деятельность судов до 1864 года были в очень печальном состоянии, совершенно не удовлетворяли задачам и требованиям, предъявлявшимся к судебным учреждениям. Защиты не существовало. Заседатели из крестьян не имели в суде никакого значения, нередко выполняли обязанности слуг и сторожей. При следствии употреблялись сплошь и рядом запрещённые законом средства для получения сознания подсудимых; они подвергались и стязаниям и угрозам..."
Убедиться в справедливости приведённых слов можно на примере происшествия, случившегося в самом начале XIX века в уездном городе Онеге и сведения о котором сохранились в одном из дел областного
архива.
23 декабря 1802 года в уездный суд был вызван для допроса местный житель Михаил Козмин, незадолго до этого благодаря накопленному капиталу перешедший из крестьянского сословия в купечество. В материалах дела не указана причина вызова, да это и неважно, так как речь пойдёт не о ней, а о весьма своеобразном способе добывания показаний, применявшемся уездным судьёй титулярным советником Александром Двойниковым.
Будучи по случаю приближавшегося праздника Рождества изрядно выпившим, судья, недовольный молчанием купца, решил использовать, видимо, уже неоднократно им ранее опробованный метод - на небогатую волосяным покровом голову допрашиваемого поставил стакан с горячим пуншем. Когда первый стакан остыл и его содержимое было употреблено по прямому назначению, туда же был водружён второй, ещё более горячий. Но и это не помогло - Козмин упорствовал. И тут судья не вы-держал...
Сейчас трудно представить, что в точности произошло дальше, но известно одно: вскоре с разбитой и окровавленной головой Козмин был отпущен восвояси. Однако, будучи человеком смышлённым и преду-смотрительным, он по пути домой зашёл для освидетельствования к уездному лекарю Тюрину.
Последовательность дальнейших событий такова. В тот же день Тюрин известил о случившемся городничего Латинотию, который решил замять дело. Вечером Латинотия в сопровождении Двойникова и уездного казначея Щелгачёва, присутствовавшего при допросе и бывшего свидетелем происшествия, заявились в дом купца. После долгих уговоров и угроз Козмин пообещал говорить всем, что травмы явились следствием его собственной неосторожности.
Тем временем слух об очередном избиении дошёл практически до каждого онежанина. Кое-кто из ранее пострадавших от рукоприкладства судьи на следующий день убедил Козмина отказаться от обещаний: "Сколько можно терпеть выходки судьи? Кому-то надо положить им конец!"
Шли недели. Онежские власти поначалу делали вид, что ничего не произошло. Но недовольство в городе возрастало и с каждым днём становилось всё яснее, что рано или поздно о случившемся в Онеге будет известно в Архангельске. Поэтому, чтобы застраховаться, власти предложили заседателям суда и ратманам (советникам) городового магистрата написать от имени этих учреждений коллективное доношение. В составленном 30 апреля 1803 года и отосланном в тот же день в адрес губернского правления документе, в частности, говорилось:
"На общее сих мест имя поступило от городничего Латинотии присношение для законного рассмотрения и определения следствия об ударении онежским судьей господином Двойниковым купца Козмина стаканом в голову и проломлении ее во многих местах до крови. Городничий прилагал старание к примирению, однако не видя от Козмина никаких бумаг, просил суд, чтобы оный сие дело произвел уголовным порядком. Но как он, Двойников, находится в суде судьей, оный суд без доклада к начальству к делу над председательствующим в суде столь долго приступить не осмеливается..."
Ситуация, конечно же, была уникальной и для Архангельской губернии беспрецедентной - заседателям суда, присутвовавшим при совершении судьёй преступления, вместе с ним вкушавшим пунш, предстояло его же и судить. Губернское правление, немного поразмыслив, нашло из неё выход - приказ гласил: "дело перевести в тамошний городовой магистрат, где при рассмотрении непременно присутствовал бы того суда дворянский заседатель".
Приказ был отправлен в мае, ответ же, подписанный главой магистрата бургомистром Лыткиным, поступил лишь 12 августа. В нём сообщалось, что два дворянских заседателя несколько месяцев "весьма сильно хворы", а третий - Жаравов - "объявил, что срочно командирован в Шелековскую волость для неотложного исследования лиственных лесов". Ссылаясь на эти обстоятельства, Лыткин заявил, что магистрат к рассмотрению дела приступить "никак не может".
Губернское правление, без труда догадавшееся, чем вызвана "хвороба" заседателей и кто посылает в командировку Жаравова, сразу же отреагировало: "Двойников, зная свое преступление, чинит одну только в деле затянутость, посему Жаравову объявить, чтобы он никуда не отправлялся и от присутствия по сему делу не отклонялся".
Дальше испытывать терпение губернского начальства было уже нельзя, поэтому магистрату всё же пришлось взяться за расследование. Но одновременно с ним вновь началась обработка Козмина, и он вскоре не выдержал и подписал бумагу, в которой прощал судью и "предавал сей случай вечному забвению".
Ознакомившись с этим документом, члены магистрата и заседатель Жаравов облегченно вздохнули и приняли решение, устроившее как их, так и судью: "Данное дело производством оставить и отдать в архив".
Губернское правление, лишь в декабре узнавшее об этом решении, наконец-то осознало, что никакими, даже сверхстрогими приказами не удастся заставить онежскую Фемиду стать беспристрастной. Поэтому оно затребовало в Архангельск материалы дела и передало их в губернскую палату уголовного суда. Туда же в январе 1804 года были вызваны Двойников и Козмин.
Двойников, ни в чём не признаваясь, вновь, как только мог, затягивал рассмотрение дела, Сначала он, "не уверясь на свидетельство лекаря Тюрина, что те раны точно у Козмина были, требовал вновь учинить свидетельство". Когда же в повторном медицинском осмотре пострадавшего ему было отказано, Двойников, видимо, убежденный, что пытка горячим стаканом не выходит за рамки закона, заявил: "Козмин сам виноват - не могши стерпеть поставленный на голову с горячим пуншем хрустальный стакан, разломил его на голове, и тем самым умышленно сам себе причинил раны".
Абсурдность данного утверждения была очевидной, поэтому обвиняемому ничего другого не оставалось делать, как только напомнить о зафиксированном на бумаге его прощении Козминым. Как это не покажется кому-то удивительным, но именно этот довод оказался решающим. Архангельские судьи, несомненно, движимые принципом "круговой поруки", пожалели онежского коллегу и приговорили его к "объявлению в общем с заседателями присутствии уездного суда строгого выговора..."
Думаю, понятно, что такой приговор, вызвал у онежан большое разочарование. Наверняка было немного раздосадовано и губернское начальство. Но что оно могло сделать, если, как утверждает вышеупомянутый словарь, даже и "правительство было бессильно по отношению к недостаткам и злоупотреблениям судов".
Именно это обстоятельство и побудило центральную власть приступить в 1864 году к судебной реформе. Но до нашего края она добиралась черепашьими темпами. В этой связи в 1884 году петербургская газета "Новое время" сообщала: "Двадцать лет уже скоро будет, как в России есть земские учреждения, есть суды с присяжными, с состязательным производством - а в Архангельской губернии всего этого нет еще..."
Другая столичная газета - "Новости" - в том же году писала: "Стоит только посмотреть списки лиц, состоявших на службе по всем учреждениям Архангельской губернии, чтобы видеть, какой ничтожный процент составляют лица не только с высшим, но и средним образованием... Много еще должностей вверено лицам, личными качествами и знаниями мало отвечающими возложенным на них обязанностям. Обвинять в этом явлении губернскую администрацию положительно невозможно - в ее распоряжении нет никакого выбора; мы, например, знаем, что несколько лет сряду стены университетских сборных зал украшались приглашениями губернского прокурора юристам для занятия судебных должностей в Архангельской губернии, но не нашлось ни одного прельстившегося тамошней службой, и архангельская юстиция продолжает находится в руках старых приказных..."
Таким образом, и по прошествии восьми десятилетий со времени описанного случая у наших земляков, конечно же, хватало причин и поводов задаваться вопросом: "А судьи кто?"
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 30.11.2000 г.