Несмотря на это чувство, журналисты областной газеты воспользовались предоставившейся в 1938 году возможностью рассказать правду
Казалось бы, о репрессиях конца 30-х годов на страницах "Правды Севера" сказано уже более чем достаточно. И действительно, этой теме было посвящено множество публикаций, появившихся в ней как в последние полтора десятилетия, так и в годы хрущевской оттепели. Однако необходимо заметить, что впервые хотя и далеко не полную, но все же правду о тех событиях газета рассказала не десятилетия спустя, а именно в ту трагическую пору, точнее, в 1938 году. Это обстоятельство как раз и побудило меня вновь обратиться к тому сложнейшему периоду истории страны.
В январе 1938 года состоялся пленум ЦК ВКП(б), принявший постановление под названием: "Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к аппеляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков". В постановлении вина за развертывание репрессий перекладывалась на "пробравшихся в партию врагов народа,вознамерившихся перебить большевистские кадры", на клеветников и перестраховщиков, "старающихся выслужиться на исключениях из партии, старающихся перестраховаться при помощи репрессий".
Хотя слово "арест" в этом документе найти практически невозможно, каждый в те дни знал, что именно эта мера в большинстве случаев следовала сразу же за исключением из партии. Подтверждением этому может служить приведенное в постановлении сталинское высказывание: "Для рядовых членов партии пребывание или исключение из партии - это вопрос жизни и смерти".
Сам факт выхода документа, предписывавшего приступить пусть и к частичной, но все-таки реабилитации, говорил о многом. Вероятно, для руководства страны стало очевидным, что маховик репрессий, набрав чрезмерные обороты, вышел из-под контроля и увлёк в круговорот поиска "врагов народа" миллионы сограждан.
В том, что это было действительно так, я убедился, просматривая обширную редакционную почту "Правды Севера" за 1937 год. Кто только и на кого только не писал! Все мельчайшие промахи и ошибки квалифицировались как вражеская и контрреволюционная деятельность. Люди, имевшие между собой неприязненные отношения, строчили друг на друга доносы - только бы успеть первым!
Видимо, осознав, что дальнейшее нагнетание истерии будет пагубным для страны, высшее партийное вину решило припугнуть доносчиков и клеветников. Сказать, что появление постановления ввело в замешательство крайкомы и обкомы, значит не сказать ничего, ибо лица их недавно возглавившие пришли на свои должности как раз на волне репрессий.
Теперь же им предписывалось приступить к реабилитации тех, кто от них пострадал. Неудивительно, что кроме растерянности постановление вызвало сомнения, причем не только молчаливые. Например, и. о. секретаря Архангельского обкома А. Никаноров на его пленуме заявил, что решение ЦК к архангельской организации полностью не относится.
Однако подобные настроения вскоре были сломлены несколькими вышедшими в газете "Правда" передовыми статьями, которые, конечно же, не могли появиться без санкции Сталина. А возможно, даже были им написаны или редактированы. В одной из них, посвященной роли печати, в частности говорилось: "Наиболее ловкие карьеристы и пройдохи умело использовали в клеветнических целях газеты. Немало невинных людей оказалось оклеветанными. Порой достаточно было оказаться партийцу по ложному доносу исключенным, как его немедленно же шельмовали в газете. Редакторам газет следует помнить, что исправление допущенных ошибок не только не умаляет авторитета, но, наоборот, поднимает его. Если человека неправильно, легкомысленно или ошибочно ошельмовали, значит надо столь же громогласно заявить о том, что человек невиновен".
Вряд ли газетчиков той поры, в том числе и журналистов "Правды Севера" надо было призывать это делать. Что такое репрессии они знали на опыте своего коллектива - совсем недавно один за другим были арестованы редакторы газеты - А. Сидоренко и А. Третьяков. Безусловно, вполне объяснимое чувство страха было велико, но не менее велико было и желание воспользоваться неожиданно предоставившейся возможностью рассказать правду. И журналисты газеты этой возможности не упустили.
В ряде статей, помещенных на страницах "Правды Севера" в начале 1938 года, рассказывалось о царившей в парторганизациях атмосфере всеобщей подозрительности. Вот что, например, писалось об организации областной сельскохозяйственной школы:"Некоторые члены нового состава парткома задавали коммунистам вопрос: "А ты кого разоблачил?" Так, т. Гурину предложили: "Ты живешь рядом с исключенными из партии. Не может быть, чтобы, проходя мимо, ты не слышал каких-либо разговоров. Пиши о чем слышал!" Вполне понятно, клеветники и карьеристы, старающиеся отличиться и выдвинуться, стали посылать десятки кляузных заявлений. Поднялся разгул клеветы. Карьеристы писали заявления один на другого...".
Далее в статье сообщалось о погроме, учиненном в школе в декабре 1937 года специальной бригадой Октябрьского райкома. 28 пострадавших ей показалось мало и проверяющие "оклеветали как врагов народа коммунистов тт. Гурина, Тювина и Цветкова. Собрания продолжались по несколько дней и клеветническим заявлениям не было конца. "Чувствуя, что тот или иной коммунист подвергается незаслуженным репрессиям, - говорит т. Осокин, - мы сидели и отмалчивались. Опасаясь репрессий, многие боялись высказать свое мнение".
Примерно такая же ситуация была и в няндомском железнодорожном узле. В материале, ей посвященном, приводились слова мастера депо, так объяснившего свое поведение в тот момент, когда он узнал об исключении из партии как врага народа хорошо ему известного человека: "За что? Ведь на него нет ничего!" - спросил я. "О нем куча материалов", - раздались голоса. Сначала при голосовании я не поднял руку. Тогда берет слово начальник политотдела и говорит: "Ты против? Смотри, поплатишься...". И я вынужден был голосовать за исключение".
Видимо, наиболее кратко и точно охарактеризовал обстановку тех дней секретарь парткома Бобровской запани, сказавший что при разборе дел "у нас был такой подход: если мы не сшибем головы, то нам сшибут". ("ПС", 8.02.1938 г ).
А четырьмя днями ранее газета рассказала о положении в маймаксанской районной парторганизации. В статье приводились высказывания тех, чьи неприятности, к счастью, для них, ограничились лишь увольнением и исключением. Так, Борисов (лесозавод № 26) заявил: "У меня арестовали тестя. Об этом я сообщил в партком. После этого меня сняли с работы...". А член партии Савин пожаловался: "Меня исключили по клеветническим сведениям. Сняли с работы, уволили жену. Сейчас меня в партии восстановили, но над женой до сих пор издеваются...".
Продолжали издеваться и над П. Овчинниковой - бывшей заведующей детяслями в Онеге, у которой, как писала газета, "арестовали в 1937 году мужа. В связи с этим ее незаслуженно уволили. Теперь установлено, что во враждебной деятельности она участия не принимала. Однако она до последнего времени остается без работы".
23 августа была напечатана статья "История с термометром", в которой рассказывалось, как обвиненную во вредительстве техничку маймаксанской больницы довели до самоубийства. Автор статьи А. Опарин начал ее словами: "То, что произошло несколько месяцев назад в этом учреждении, призванном в первую очередь проявлять сталинскую заботу о человеке, поражает чудовищностью...".
Излагая суть дела, журналист писал, что в ноябре 1937-го в больницу на работу была принята пожилая гражданка Насонова. Она трудилась добросовестно, но вскоре совершила незначительный проступок - для измерения температуры заболевшему внуку унесла домой термометр. Сразу же обнаружившая пропажу старшая медсестра назвала Насонову "врагом". Более того, "как заправский следователь, стала наводить справки, разыскивать свидетелей. На Насонову полились ушаты грязи...".
Доведенная до отчаяния и, видимо, ожидавшая неминуемого ареста Насонова, никому не сказавшись, ушла в лес и там покончила с собой. Но в больнице, писал Опарин, отреагировали спокойно: "Потерялась? Найдется. Невелик человек - техничка. Другую на работу взяли...". Труп Насоновой обнаружили только в мае 1938 года. Больница не помогла ее похоронить. Когда же некоторые санитарки возмутились таким отношением, председатель месткома припугнул: "Помалкивайте, не ваше дело...".
Журналист попытался выяснить позицию правоохранительных органов по поводу случившегося, но начальник милиции ответил ему: "Не до этого...". Так же безучастно отнесся к происшедшему и районный прокурор. Поэтому Опарину пришлось завершить статью следующей фразой: "Не так должны работать органы прокуратуры, призванные охранять права советских граждан".
Понятно, что в более резкой форме предъявить претензии журналист не мог, так как в те годы деятельность силовых органов и особенно НКВД была вне критики. Еще осторожнее вели себя реабилитированные, и если кому они и высказывали претензии, то это прессе. Так, например, поступил работник завода "Красная Кузница", о котором "Правда Севера" сообщила следующее: "В приказе директора об увольнении был записан специальный пункт, обязывавший начальником цехов широко ознакомить рабочих с "вражеской деятельностью" Макарова. Только через пять месяцев он был реабилитирован. Предъявленные ему обвинения оказались ложью. Одно лишь обидно мне, - с огорчением говорит т. Макаров, - что газета "Северный комсомолец", продолжительное время склонявшая мое имя как пособника диверсантов и шпионов, до сего времени не нашла в себе мужества исправить свою ошибку".
Что же касается "Правды Севера", то подобного мужества у нее хватало - например, 9 апреля редакция известила, что "в номере газеты от 20 октября 1937 года необоснованно была названа врагом народа т. Сорокоумова".
Ряд выдержек из публикаций 1938 года, освещающих события того периода с позиций их современиков и участников, можно было бы продолжить, но, полагаю, что и приведенная их меньшая часть позволяет сделать вывод о том, что сотрудники газеты старались, насколько это им позволялось, правдивее рассказать о своем времени. Да, они не сказали полную правду, но по вполне понятным причинам. По крайней мере своими выступлениями они вернули добрые имена многим невинно пострадавшим и, остудив пыл клеветников и доносчиков, добились того, что списки репрессированных не пополнились сотнями и тысячами новых фамилий.
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 4.05.2001 г.
Дополнить данную статью может справка, полученная 10 июня 1939 года редакцией газеты из Архангельского облисполкома в ответ на публикацию о незаконном аресте и исключении из партии лиц, ниже упомянутых:
"1. Щипунов Иван Федорович, ранее работал заведующим областным отделом коммунального хозяйством. 21 ноября 1937 года был арестован органами НКВД и 23 декабря 1937 года исключен из членов пленума облисполкома как враг народа. Освобожден из-под ареста 21 февраля 1939 года. Реабилитирован. Архангельский Горком ВКП(б) восстановил в партии 8 мая 1939 года. Сейчас работает арбитром при облисполкоме.
2. Едошин Алексей Матвеевич, ранее работал заведующим Облдортрансом. Был арестован органами НКВД 11 июля 1937 года и 31 октября 1937 года исключен из состава пленума Облисполкома как враг народа. Освбожден из-под ареста в январе 1939 года. Реаблитирован. Восстановлен в партии Октябрьским Райкомом ВКП(б) Архангельска 14 апреля 1939 года. Сейчас работает по снабжению в Автогужтресте.
3. Гашев Федор Борисович, ранее работал управляющим Совгосрыбтрестом, был кандидатом в члены пленума облисполкома. 15-17 апреля 1937 года был иключен из состава пленума облисполкома как арестованный органами НКВД. 15 июня 1938 года исключен обкомом ВКП(б) из членов партии. Освобожден из-под ареста и реабилитирован. Аппеляции в обком о восстановлении в партии еще не подавал. Сейчас выехал в Москву, где работает, не установлено".