Не знаю, как нынешние школьники, а мы, учившиеся в 1960-1970 годах, могли с ходу ответить на вопрос, кто произнёс вынесенную в заголовок фразу — конечно же, герой комедии Грибоедова «Горе от ума» Александр Чацкий. И даже могли тут же на память и без запинки продекламировать следующие за ней строки. Но этого я сейчас делать не буду, а сделаю иное — приведу содержание доношений и рапортов жандармских офицеров, которые вели негласное наблюдение за мировыми судьями Архангельской губернии. Вели в дополнение к своей основной работе — противодействию лицам, покушавшимся на государственный строй. Ибо еще неизвестно, кто больше его подрывал: те, кто открыто с ним боролся, или те, кто своими действиями его компрометировал.

Вот секретное донесение, отправленное 24 декабря 1896 года начальником губернского жандармского управления полковником Роменским председателю Архангельского окружного суда Преснякову:

«Получены мною сведения, что 22 ноября в Онежском клубе мировой судья Бронислав Фомич Котарский, будучи в нетрезвом виде и играя в гостиной комнате в штосс с Башмаковым, Телятьевым, Котцовым и Нильсеном, проигравши 40 рублей, денег не заплатил и обругал своих партнеров, называя ворами и мошенниками. Тогда Телятьев и Котцов набросились на Котарского, а Башмаков схватил подсвечник и бросил его в обидчика, причем рассек ему, Котарскому, скулу. На крик и шум из буфетной комнаты прибежала содержательница буфета, но застала уже одного Котарского с окровавленным лицом.

Вообще Котарского терпеть не может общество за его раздражительный и неуживчивый характер, в пьяном виде он делается невыносимо дерзким.

Котарский неоднократно уже компрометировал судейский мундир, а именно: года три тому назад, когда он еще был холостым, на святках собрал к себе на квартиру девок, с которыми устроил неприличную оргию, и закончил таковую дракою со своим письмоводителем. В том же году в пьяном виде нанес оскорбления действиями содержательнице земской станции. Два года назад летом в клубе дрался с Садыриным. В прошлом году он в клубе оскорбил жандармского офицера Олсуфьева, затем летом сего года опять же в клубе, играя в карты с поднадзорным Борткевичем и не заплатив ему денег, подрался с ним, а выйдя из клуба продолжил и на улице кричать матерные слова, не обращая внимания, что вблизи шли дамы. Наконец, 19 ноября сего года Котарский, будучи на именинах у купца Воробьева, в присутствии дам выругал матерными словами врача Стефани. Обо всем этом сообщаю для сведения».

Судя по другому донесению, можно сказать, что пинежский коллега Котарского мало чем от него отличался:

«24 февраля сего года в г. Пинеге в квартире акцизного надзирателя Костылева собрались уездный полицейский исправник Шадрин и мировой судья Знаменский. После ужина началась игра в штосс, в которой приняли участие оба названных лица. Во время игры Знаменский потребовал пересчета карт и обнаружил, что в колоде, коей Шадрин метал штосс, не хватает карты. Он обозвал исправника мошенником. Тогда Шадрин, взяв бронзовый подсвечник, нанес Знаменскому несколько ударов в голову с такой силой, что подсвечник погнулся. После этого Знаменский, в свою очередь, принялся бить Шадрина тем же подсвечником, но присутствующими драка была прекращена».

Здесь, полагаю, необходимо пояснить, что карточная игра под названием «штосс» считалась азартной и некоторое время по законам тех лет в ней уличённые подлежали в зависимости от степени вины административному или уголовному наказанию. И об этом, конечно, лучше других знали судьи. Но тем не менее сами нарушали закон, что в общем-то никого особо не удивляло. Более того, кое-кто из них даже занимался обыкновенным мошенничеством. Как, например, мировой судья Печорского уезда Миницкий, ловкости рук которого могут позавидовать современные напёрсточники.

А проявилась она при посещении зажиточного крестьянина Семёна Чупрова. Зная, что у того водятся деньги, судья во время угощения похвастался, что умеет показывать фокусы с ассигнациями, но только крупного достоинства. Крестьянин заинтересовался, сходил за деньгами и бросил на стол 50-рублёвку. Судья тут же достал кошелёк и высыпал из него поверх бумажки мелочь. Затем стал перемешивать монеты, производя вращательные движения то в одну, то в другую сторону. А через пару минут, придав скатерти форму лотка и приподняв ее край, ссыпал деньги обратно в миниатюрный кошелёк. 50-рублевой ассигнации на столе, понятно, не оказалось.

На вопрос, где она, ответил, что от трения монет нагрелась и испарилась - мол, таковы законы физики. Чупров, конечно, не поверил, но поначалу обыскивать судью не решился. Просто попросил вернуть. Однако Миницкий стоял на своем. И вот тогда желание вернуть свое побороло чувство страха перед судьей, и Семён с помощью сына и соседа повалил Миницкого на пол. Но обшарив карманы, пропажи не нашёл. И только в последнюю очередь проверил кошелёк, где под подкладкой обнаружил скатанную ассигнацию.

Трудно сказать, что подумал Пресняков, узнав о «фокусах» своего печорского подчинённого. Тем не менее ясно одно - примерно такие же мысли его посетили после ознакомления с ещё одним донесением. В нём сообщалось о поведении судьи Александровского уезда (ныне Мурманская область):

«Вам, безусловно, известна пагубная страсть мирового судьи Слепороцкого к вину. Он редко бывает в трезвом состоянии, а посему едва ли можно сомневаться в ненормальных условиях его общественного положения и служебной деятельности. Да и как можно сомневаться после такого факта.

23 февраля сего года был задержан пьяный и бузивший ямщик Никифор Елисеев. Тогда в арестный дом явился Слепороцкий, с криками и угрозами отдать под суд, обращенными к полицейским, освободил своего приятеля, и они там же, в арестном доме, вместе стали пьянствовать.

Нормальное состояние г. Слепороцкого — нетрезвое. Застой в судебных делах полный. В редкие минуты просветления Слепороцкий решается выехать, требует подводы, подвода ждет и в конце концов поездка откладывается. Запутавшийся в долгах, он никогда не имеет денег. Если дикие, непристойные выходки, могущие явиться у пьяного человека, не предупредить, то от г. Слепороцкого, выпивающего без разбора со всяким, всего можно ожидать.

Кратко характеризуя г. Слепороцкого, должен сказать — его поведение для нашего края недопустимо...»

Заканчивалось же донесение фразой: «Приезд с началом навигации иностранцев, внимательно всматривающихся в наши порядки, меня страшит».

Вскоре на стол председателя окружного суда легли похожие по содержанию донесения и на других судей. Однако вряд ли Пресняков узнал из них что-то для себя принципиально новое. Впрочем, это обстоятельство вовсе не освободило его от обязанности информировать столичное начальство о поведении архангельских мировых судей, и копии донесений были отправлены в Петербург.

Реакция на них оказалась спокойной. Второй департамент министерства юстиции лишь уведомил Преснякова о следующем: «По поручению Господина Министра имеем честь просить указать мировым судьям на необходимость более осмотрительного и сдержанного образа действий, более усердного отношения к службе, на необходимость воздерживаться от злоупотребления спиртными напитками».

Рекомендательный по сути тон этого документа позволяет сделать вывод: к компромату, собранному офицерами политической полиции, в министерстве юстиции отнеслись или индифферентно, или, возможно, даже с предубеждением и подозрительностью. Так как, вероятно, сочли донесения за очередную провокацию давно враждующего и конкурирующего с министерством ведомства.

Однако от этого жителям Архангельской губернии легче не стало, ибо им еще не раз предстояло удивляться сомнительности вынесенных приговоров и терпеть выходки местных служителей Фемиды.