Вчера я немного рассказал о поляках, оказавшихся в Архангельске и Соломбале после подавления восстания 1830-1831 годов. Те из них, кто после расформирования польских полков продолжил служить в морских частях и рабочих экипажах Архангельского адмиралтейства, были расквартированы в двух корпусах соломбальских флотских казарм, построенных в 1819-1824 годах и выполнявших своё первоначальное функциональное предназначение до 1862 года, когда были упразднены адмиралтейство и военный порт.

По этой причине бывшие флотские корпуса некоторое время пустовали, затем второе из них было передано под исправительное отделение, по сути — тюрьму. И она вскоре пригодилась, так как началось новое польское восстание и после его подавления в 1865 году царское правительство стало подыскивать места, куда можно было бы сослать смутьянов. Конечно же, первым делом вспомнили о привычном для ссылок месте — об Архангельской губернии. И, как свидетельствует один из прочитанных мной архивных документов, губернатору было приказано изыскать в удалённых уездах территории, где бы в охраняемых поселениях можно было содержать высланные польские семейства.

К сожалению, документа, сообщающего, с помощью каких аргументов губернатору удалось отговорить столичных чиновников от осуществления этого плана, я пока не нашёл. А вот в намерении поместить самых отъявленных смутьянов в Архангельское исправительное отделение правительство было непреклонно. Поэтому спустя тридцать лет во втором корпусе (да и в Соломбале) вновь зазвучала польская речь.

К появлению высланных (а некоторым из них вскоре было разрешено свободно передвигаться по Соломбале и даже в дни служб посещать открытый в Архангельске костёл) соломбальцы отнеслись спокойно, так как никаких проблем они не доставляли. Совсем иная криминогенная ситуация сложилась, когда срок ссылки поляков закончился и их места в бывшем флотском корпусе заняли уголовники. И тут соломбальцы не выдержали — последовали коллективные на имя губернских властей прошения — мол, уберите из центра Соломбалы заполненную в основном иногородними чахоточными арестантами тюрьму. Но засылаемые один за другим из столицы губернаторы оказались глухи к этим просьбам.

Наверняка опасное соседство продолжалось бы бесконечно долго, если бы в 1902 году в древней столице России не произошли студенческие волнения — утром 9 февраля 1902 года студенты Московского университета и нескольких других учебных заведений стали собираться во дворе. Вышедший к ним ректор предложил пройти в актовый зал, чтобы там высказать свои требования, а затем — разойтись. Однако после устроенного в зале митинга бунтовщики отказались покинуть здание. Более того, толпа в количестве свыше 400 человек с пением революционных песен заняла ряд других аудиторий университета. И этим не ограничилась, а бросила прямой вызов властям - скинула царские триколоры и вывесила в окнах красные флаги. Беспорядки удалось подавить лишь около полуночи и то с помощью полиции и военных. Всех задержанных препроводили в стоящее рядом здание Манежа.

Понятно, что студенческие беспорядки получили огромный резонанс в стране. Поэтому для острастки — чтобы другим было неповадно — правительство и прежде всего Николай II решили примерно наказать вольнодумцев. Но помещать их в московские тюрьмы не стали. Во-первых, опасались студенческих акций в поддержку арестованных товарищей, во-вторых, не сомневались, что образованные заключенные окажут «дурное» влияние на тамошний контингент. В этой связи взгляд столичных властей по привычке вновь упал на северную окраину империи и остановился на здании Архангельского исправительного отделения.

Когда же план отправки провинившихся студентов на Север одобрил царь, то архангельский губернатор Римский-Корсаков получил бумагу следующего содержания:

Главное Тюремное Управление уведомляет, что на основании Высочайшего повеления от 20 истекшего февраля сего 1902 года лица, участвовавшие в бывших в том феврале месяце беспорядках, подлежат тюремному заключению в срок, в этом повелении указанный.

Ввиду значительного числа упомянутых лиц, а также особенности настоящего случая признано соответственным участников московских беспорядков для отбывания положенных наказаний поместить отдельно от прочих, содержащихся под стражей. Для таковой цели наиболее подходящим оказалось здание исправительного арестантского отделения в г. Архангельске при условии перевода находящихся там арестантов в другие места.

Вследствие сего министр юстиции между прочим полагал: Архангельское исправительное отделение обратить во временную тюрьму для срочного содержания лиц, подлежащих тюремному заключению на основании Высочайшего повеления. Предложение это министр повергал 6 сего марта на Всемилостивейшее благовоззрение и на приведение его в исполнение получил Высочайшее соизволение Его Императорского Величества.

Таким образом, перед архангельскими властями неожиданно была поставлена сложная задача: срочно распределить местных арестантов по другим местам заключения — в и так переполненные губернскую и уездные тюрьмы. Спешно очищенные от уголовников — за несколько дней — камеры пустовали совсем недолго, так как Москва незамедлительно поторопилась избавиться от «вредного элемента». Однако вопреки планам столичных властей большей части этапированных студентов вскоре пришлось вернуться в Белокаменную и там досидеть срок заключения. А случилось это по причине следующего непредвиденного происшествия.

9 (22) октября того же года, около трёх часов дня, соломбальцы заметили дым, появившийся над левым (северным) крылом здания отделения. Вскоре из-под обшивки крыши вырвались красные языки пламени. Извещённый об этом помощник начальника отделения Кунников предпринял попытку осмотреть чердачное помещение. Но не смог, так как его встретила плотная пелена дыма. Кунников, безусловно, сразу оценил масштаб бедствия и его возможные катастрофические последствия. Ведь кому, как не ему, было знать, что в нарушение всех правил на чердаке хранился исключительно горючий материал — столярные изделия и заготовки, в связках сушились веники. И не было ни одной ёмкости с водой.

На беду и подоспевшие пожарники оказались неспособными хоть как-нибудь помочь. Аномальный для октября 14-градусный мороз мгновенно сковал пожарные рукава, а на крышу из-за отсутствия длинных лестниц подняться не удалось. Поэтому профессиональные огнеборцы, толпясь внизу, в растерянности взирали на происходящее.

Пожар, причиной которого предположительно была неисправность трубы, закончился лишь к вечеру 10 октября. Осмотрев единственное, что осталось, — каменные стены, специальная комиссия пришла к выводу, что «корпус грозит обрушением и потому не подлежит восстановлению». На основании этого заключения губернатор обратился в столицу с ходатайством о высылке московских арестантов.

И просьба была удовлетворена — вскоре две партии погорельцев отправились в Вологодское и Ярославское исправительные отделения, а третья и большая их часть последовала дальше — туда, откуда и прибыла. А Соломбала избавилась от находившейся в её центре тюрьмы.

В заключение следует заметить, что после 1991 года, как и после 1862-го, с её улиц вновь бесследно исчезли матросы и флотские офицеры, а оставшийся стоять в одиночестве корпус морских казарм вновь утратил первоначальное предназначение и, как его близнец в 1862-ом, был передан аналогичному пенитенциарному ведомству — Федеральной службе исполнения наказаний, о чём свидетельствует его нынешнее наименование на карте Соломбалы. И это является ещё одним доказательством утверждению, что история России движется по спирали...

Предыдущий пост - Поляки, в Соломбале венчанные