О том, что в позапрошлом столетии взаимоотношения между архангельскими военными и гражданскими губернаторами порой бывали весьма сложными и даже конфликтными, я ранее уже не раз сообщал. Но этого никак нельзя сказать о периоде 1843-1850 годов, когда мирно уживались военный губернатор маркиз Александр Иванович де Траверсе и гражданский — Викентий Францевич Фрибес. И было бы всё совсем замечательно, если бы в 1845 году из Киевской епархии в Архангельск не перевели представителя ещё одной ветви власти — духовной — Варлаама (Успенского), назначенного епископом Архангельским и Холмогорским. А с ним у маркиза де Траверсе (да и у Викентия Фрибеса) отношения, как говорится, с первого дня не сложились. Причин тому, как свидетельствуют архивные документы, много, и прежде всего — менталитет прибывшего из тёплых краёв. А о том, в чём он, в частности, проявлялся, может поведать следующая история — лишь одна из череды подобных ей конфликтных:

Днём 8 сентября 1846 года часовой, дежуривший на колокольне Рождественской церкви, заметил столб дыма — далеко, на удалении кварталов за пять-шесть. И сразу же стал бить в набатный колокол, что по инструкции должен был делать весьма долго — до тех пор, пока о начале очередного пожара не будут оповещены все жители города, а на каланчах полицейских частей (где дежурили полицейские-пожарные) не будут подняты соответствующие сигнальные флаги. Однако церковный дьячок, бегом поднявшийся на колокольню, приказал набатный бой немедленно прекратить — мол, так соизволил оказавшийся в тот момент в Рождественской церкви архиерей Варлаам.

О дальнейших событиях можно узнать из содержания письма, посланного 9 октября того же года Александром де Траверсе министру внутренних дел Льву Алексеевичу Перовскому:

...От сего произошло то, что хотя по выставленным на каланчах сигналам явились пожарные инструменты своевременно, но встретились затруднения в потушении пожара от недостатка бочек с водою, обыкновенно доставляемых при каждой набатной тревоге обывателями, которые на этот раз опоздали или не прибыли, единственно от того, что не услышали набатного звона, в самом начале по приказу Епископа Варлаама прекращенного. От сего же самого и нижние чины Гарнизонного Батальона, ежедневно по закону на случай пожара назначаемые, пришли на пожар весьма поздно.

Более того, Преосвященный Варлаам потребовал состоящий на колокольне градской Рождественской церкви караул, учрежденный для пожарной тревоги, совсем с той свести. А оная Рождественская колокольня находится в самой средине города на возвышенном месте, так что с оной видны не только сигналы с обеих каланчей, но и все местоположение города, чрез что представляется самый удобный способ не только подавать сигналы полицейским командам, но и посредством набатного боя извещать о пожаре всех жителей.

Посему Архангельский Полицмейстер, имея в виду, что успешное прекращение пожаров зависит от поспешности прибытия пожарных инструментов и потребного числа людей, сбора обывательских лошадей по одним сигналам с каланчей без набатного звона произвести невозможно, ибо сигналы не везде видны, просит во избежание подобных затруднений не делать воспрещения для нахождения на Рождественской колокольне караула.

При необходимости набатного звона, перенести оный с Рождественской колокольни некуда, ибо в центре города ни одного способного для сего строения нет. На полицейских каланчах, расположенных в концах города, оный будет бесполезен, ибо повесить на них большой колокол нельзя, тогда как набатный колокол Рождественской колокольни, имеющий вес до 150 пудов, слышно в обеих частях города.

Далее военный губернатор, писал, что ни письменные, ни устные просьбы не помогли — епископ Варлаам был непреклонен — нет, и всё! Поэтому пожарный караул с колокольни пришлось убрать.

А в двух заключительных абзацах письма говорилось:

Самое требование Преосвященного об отмене полезного обычая, многими десятками лет постоянно поддерживаемого, основано неизвестно на каких побудительных причинах, ибо ни колокольня, ни церковь от сего ничего не теряют, напротив, охраняются караульными.

Ваше Высокопревосходительство, я имею честь прибегнуть к Вам, Милостивый Государь, с покорнейшею просьбою не оставить обратить на описываемые мною обстоятельства благосклонное Ваше внимание, и по уважению оных, удостоить разрешением иметь по-прежнему для пожарной тревоги часовых на Рождественской колокольне и извещать о пожаре жителей Архангельска посредством набатного боя.

Министр Перовский, прежде чем ответить, сделал соответствующий запрос на имя обер-прокурора святейшего синода, от которого ответа до января 1847 года так и не последовало. Тем временем министр получил новоё письмо от архангельского военного губернатора, который известил, что наконец-то стала известна причина, по которой епископ Варлаам приказал пожарный караул с колокольни «совсем свести». Она оказалась чисто меркантильной — архиереем был предъявлен счёт: за использование колокольни и за установку в летнее время рядом с ней палатки, в которой отдыхали поочереди часовые, — по 80 рублей серебром в год за период с 1835 по 1846 год. Мол, именно такой доход епархией упущен, так как она могла бы колокольню и место под палатку сдавать для складирования купеческих товаров. В общем, выньте и положьте 960 рублей, а вопрос о возобновлении караула ещё рассмотрим, причём с тем же меркантильным подходом.

Далее Александр де Траверсе сообщил, что лично разговаривал со старостой Рождественской церкви, который с подсказки епископа в дополнение заявил, что приход и епархия понесли ещё больший, чем в 960 рублей, ущерб от караула, ибо «при битье при пожарах в колокол оный и язык его избиваются». Кроме того, часовые якобы мусорят, по этой причине «крыша церкви от падения мусора портится».

Назвав эти утверждения смехотворными, военный губернатор вновь попросил министра внутренних дел разрешить возобновить дежурство часовых на колокольне. А Перовский опять же послал запрос обер-прокурору. Но святейший синод продолжал молчать...

16 июля 1847 года в Архангельске случился очередной крупный пожар, последствия которого были весьма печальными. И всё из-за того, что набатного боя, понятно, не было. Причём в огне, видимо, в назидание и наказание, сгорела Рождественская колокольня, колокол которой упал. Думаю, нетрудно представить какого содержания разговоры и пересуды о присланном издалека епископе циркулировали в те дни в городе. Однако ему было всё нипочём. Более того, он решительно отказал в просьбе разместить пожарный караул на колокольне Архангело-Михайловской церкви. В этой связи Александр де Траверсе вновь обратился к Перовскому:

Без предварительного согласия Духовного начальства делать решительное распоряжение о помещении часовых на колокольне Архангело-Михайловской церкви не имею права, но, обращаясь к самому существу дела, признаю необходимым иметь там часовых на случай пожара. Я лично просил Преосвященного допустить поставить часовых на колокольню, но он сию просьбу не уважил, несмотря на то, что колокольня сия и церковь содержатся за счет городских доходов.

Считаю долгом сообщить и то обстоятельство, что Преосвященный Варлаам требует за счёт городских доходов возместить «убытки, понесенные вследствие сгорения Рождественской колокольни», указывая, что произошло сие якобы «по нерасторопности городской полиции, повинной в большой распространённости пожара и непринятии оной должных мер».

К своему письму военный губернатор приложил соответствующее ходатайство городовой думы, подписанное кандидатом (заместителем) городского головы Иакимом Спиридоновым, секретарём думы Мансуровым и её гласными (депутатами). Все они не меньше губернатора были обеспокоены отсутствием пожарного караула на колокольне.

Но этим маркиз де Траверсе не ограничился — приложил ещё одну бумагу, уже не официальную, а сугубо личное, конфиденциальное послание. Начиная словами «Милостивый Государь Лев Алексеевич!», он далее нелицеприятно охарактеризовал епископа Варлаама:

...При нем было уже три крупных пожара, и, будучи личным зрителем постигших город бедствий, должен был опоспешествовать к упрочению безопасности жителей, но он остается равнодушным наблюдателем и упорно противится осуществлению полезных распоряжений, стараясь, так сказать, стоять на своем. Так, в ответ на слова, что следующий пожар может стать еще более бедственным и разорительным, он твердит одно и то же: «В таком случае не оставит нас Господь».

Что оставалось делать министру Перовскому после получения этих бумаг? — Только надеяться разрешить этот вопрос с руководством святейшего синода. Вновь запрос, вновь молчание, и лишь 21 января 1848 года пришёл ответ от временно исполнявшего обязанности обер-прокурора Александра Карасевского, который соизволил разрешить поместить пожарный караул на колокольне Архангело-Михайловской церкви, но только «на три года и не более». Об этом министр Перовский поспешил уведомить архангельского военного губернатора. Однако епископ Варлаам противился до последнего — пока не получил соответствующее распоряжение Святейшего синода.

18 февраля 1850 года от «кровяннаго аппоплексическаго удара в мозг» (инсульта) скоропостижно скончался военный губернатор вице-адмирал Александр Иванович де Траверсе, о чём свидетельствует запись в метрической книге Соломбальского собора:

Весной того же года в Архангельск на освободившуюся таким образом должность прибыл вице-адмирал Роман Платонович Боиль (или Бойль, но в его подписях и бумагах того времени всегда буква «и»). Он, человек англо-саксонского происхождения, в отличие от по-французски интеллигентного маркиза сразу же указал епископу Варлааму на его место, и, не спрашивая ничьего разрешения или согласия, распорядился разместить второй пожарный караул на колокольне ещё одной церкви — Боровской (Успенской). Холодное и, как посчитал епископ, неуважительное к его «Преосвященной» персоне отношение нового военного губернатора побудило Варлаама заняться подысканием нового места службы — конечно, более тёплого. И такое место нашлось — в Пензе, где вскоре освободилась должность епископа.

Предыдущий пост - Миницкий и прописка