О дореволюционной сольвычегодской ссылке мне доводилось уже неоднократно сообщать, например, в давным-давно опубликованной в «Правде Севера» статье Мечта исправника Цивилева. Сегодня же я нашел в «Биржевой газете» за 28 июня (10 июля) 1879 года ещё одну публикацию на эту тему, точнее, анонимную корреспонденцию из Сольвычегодска, автором который был человек ссыльный и фамилию которого попытаюсь установить. Понятно пока, что это был человек образованный, столичный, скорее всено, за политическое инакомыслие высланный и решивший рассказать, как оказались в далёком северном уездном городе ссыльные горцы — люди в основном с Северного Кавказа, наказанные за административные и уголовные преступления и как они выживали в непривычных климатических условиях. Дополнительный интерес к процитированному представляет описание отношения местных жителей к необычным ссыльным. Обо всём этом ниже:

В общей массе административно-ссыльного люда, которым так богат Север России, кавказские горцы занимают едва ли не самое худшее положение. Попав в отдаленный, суровый и бедный Север из теплого и богатого дарами Кавказа, они настолько же терпят от здешнего климата и естественных условий края, настолько и от незнания местной народной жизни, языка и обычаев. Русские - совершенно чуждый им народ и по языку и по религии, и по правам, и по экономической обстановке; русская жизнь непонятна и положительно приходится под силу этим наивным детям природы. Единственная связь, какая возможна была бы между русскими и ссыльными горцами, связь экономическая; но даже она недоступна для горца как по крайнему упадку здешней производительности, так и по самому своему характеру, по тем чисто техническим приемам и особенностям, которые во всяком случае представляют новость для человека с культурою более низкою, чем даже русская, и потом положительно избалованного податливою южною природою. О других же отношениях горцев к местному населению нечего и говорить. Они оказываются буквально-таки не мыслимы для «бесъязыкового», да к тому же иноверца. Одним словом, кавказский горец — совсем лишний и неуместный в Северной России человек, ходячий пример материальной безпомощьности и нравственного одиночества.

В Сольвычегодске существует, если можно так выразится, целая ссыльная колония горцев — колония, впрочем, составляющая довольно пеструю смесь; здесь вы найдете и абхазца, и кабардинца, и елисаветпольца, и даже персиянина или грузина. Все это большею частию люди средних лет, встречается и зеленая молодежь, но нет ни женщин, ни детей. Все они оставлены на родине. У каждого остались на Кавказе хозяйство, сакля и скот. Каждый поэтому носит в себе такие глубокие и жгучие привязанности к родине, от которых просто жутко становится человеку, знающему по опыту, что значит разлука с родиной. Чувствуется какая-то безпомощность и недоумение из чистосердечных и простодушных рассказах этих людей о тех проступках, за которые им пришлось свидаться с суровым, негостеприимным и холодным Севером. Один полагает, что, в силу местного обычая, он совершенно был в праве убить своего врага в сообществе с другими сотоварищами и односельцами; тем более что он и сотоварищи не прочь были дать достаточный выкуп родственникам убитого. Дугой думает, что аульное общество, этот своего рода «мiр» вольно над его жизнь и смертью своих членов, что для того, чтобы обелить нескольких сочленов, убивших в силу того же обычая кровавой мести горца из другого аула достаточно было всему обществу принять вину убивших перед русским начальством, заявить, что, мол, убили все мы, весь аул, все общество. Третьему кажется, что раз поступивши добровольно в милицию, то он также добровольно мог и оставить ее во всяко время, когда ему заблагорассудилось бы, ничуть не считая это дезертирство. По мнению четвертого, отправиться в лагерь турок, захватив жену и детей, и потом снова возвратиться в русскую черту для отыскания пропавшего скота - дело вполне естественное и законное и никакого тут перебежничества и шпионства не могло быть. А если и отправится совсем к туркам - так что же из этого? — ведь горец совершенно свободный человек!.. Словом, все правы и нет виноватых...

Как бы то ни было, впрочем, раз факт ссылки совершился, так или иначе приходится мириться с ним. И они мирятся действительно по-своему, с какой-то фаталистической покорностью судьбе. «Так, видно, Аллаху угодно!» и и куда делся гордый вид и неприклонная воля свободолюбивого кавказце! Только два кабардинца изо всей колонии представляют собой этом отношении истых сынов Кавказа, высоко ставящих личную честь и достоинство. «Моя так не сдэлает, как они», — объяснил мне как-то один из кабардинцев, указывая на остальных своих сотоварищей по ссылке: «Так нехорошо... Моя лучше умэрэть, чем хлэб просить!» И действительно, за полтора года пребывания кабардинцев в Сольвычегодске никто не видел, чтобы рука кабардинца хоть один раз протянулась за милостыней. Когда в другой раз пьяные крестьяне, раззодореные воинственными вестями ч театра войны, вздумали провести войну «с пленною туркою» и приняли при этом кабардинцев за пленных турок, то получили такой сильный отпор, что едва унесли едва ноги с поля брани. Нужны потом были особые подходы, тактика и махинации со стороны побежденных, чтобы завести храбрых кабардинцев в лес и здесь целою компаниею смыть позорное для русской чести пятно. Но и тут кабардинцы выказали себя истинными героями и уступили только по численному превосходству и силе неприятеля.

Вообще кабардинец не дает себя в обиду. Замечательно также, что несмотря на свой говор и видимое сознание своего превосходства над окружающими людьми, кабардинцы скорее других ссыльных привыкли и втянулись в русскую жизнь; они научились кое-как общаться по-русски, надели русский костюм и пр. Затем большинство остальных ссыльных горцев представляет из себя какой-то смиренный, апатичный и забитый люд, по крайней мере по своему внешнему виду и приемам. Собственно материальное положение для горцев не так еще тяжело, как это одиночество на чужой стороне с постоянной тоской по родине. Потребности у горцев во всяком случае не особенно широки и притязательны, хотя горцы удивляется, как это русские крестьянин может жить без мяса. Все они получают денежное пособие количестве 3 рублей 70 копеек, то есть на семьдесят копеек дальше больше, русские ссыльные чем русские ссыльные недворяне, живут они артелями и, когда не хватает собственных средств для жизни, многие из них преспокойно надевают сумки и отправляются за милостыней по ближайшим от Сольвычегодска деревням. Одним словом, доброе крестьянское хотя и скудно, но все-таки дающая крестьянская рука не допускает до голодовки ссыльного горца, несмотря на то сами крестьяне находятся едва ли в худшем положении, чем сами русские.

Совсем другое дело - политическое и гражданское положение горцев. Без прав, с плохим знанием русского языка, с религией, совершенно чуждой местному населению, горец оказывается и лишним человеком, и «притчей во языцех» для местного населения. Правда, случаи столкновения, подобные вышепривиденному, редки, и те же воинствующие крестьяне подкармливают временами своих противников своими же трудовыми и кровными кусочками; но факт розни во всяком случае существует потому, что они - черкесы, иноверцы. Уже один бесцеремонный способ здешних жителей осматривать всякого чужого человека, как заморскую диковинку, чуть ли не ощупывать и не тыкать пальцем в чужеземца и притом относится подобным образом не раз, не два, а постоянно, а течение года, двух, пока диковинка не сделается, так сказать, известною по всему уезду, должен в каждом шагу мутить душу горца. Прибавьте к этому постоянные остроты и шуточки — и вы поймете внутреннее настроение горца, как бы он не казался смиренным по внешнему виду. Одним словом, горец оказывается в этом отношении меченым человеком, а что может быть несноснее для людей щепетильных, каковы вообще горцы этого положения?

Тяжело отражается на положение горца холодный, суровый климат и жестокие зимы. Но особенною тяжестью ложится то обстоятельство, что в известное время он не может удовлетворить надлежащим образом свои религиозные потребности, как требует его религиозные верования и обычаи. Дело в том, горцы — магометане и преимущественно сунниты, то есть люди, придающие особое значение обрядовой стороне религии; по магометантским же обыкновениям каждый правоверный должен непременно пять раз в день совершать молитву, причем время первой и последней молитвы определяется утреннею и вечернею зарею. Зимой горец бывает совершенно спокоен нам тот счет. Но как только наступает лето со своими светлыми ночами, он лишается возможности определять время для первой и последней молитвы. Коран, по словам горцев, ничего не говори по по поводу таких случаев, а не выполнить действительное постановление на этот счет Корана для магометанина равносильно тягчайшему наказанию. И вот горец начинает серьезно мучится относительно того, как должен поступить в данном случае, мучится, что называется, и нравственно, и физически. По крайней мере нам лично не раз приходилось выслушивать сетования на этот счет. «Совсем наша не спит, - рассказывал мне один горец, Все ждет, — День длина, ночь нема, когда молиться - не знай наша... Можно министер писать, пусть нас посылает дальше, где ночь есть...»

Таким образом, положение ссыльного горца со всех сторон оказывается неудовлетворительным, тяжелым. И материальная необеспеченность, и холодный, суровый климат Севера, и полнейшая изолированность среди чужого населения, и религиозные тревоги, и нравственная неудовлетворенность — все, одним словом, каплей за каплей отравляет и ухудшает это положение. И как часто все это выливается в двух-трех словах, в одном восклицании горца: «"Ах, Кавказ, Кавказ!»

В заключение нельзя сказать, что наверняка совсем с другими восклицаниями покидал сольвычегодскую ссылку самый известный горец — И.В. Джугашвили-Сталин, дом-музей которого по сей существует в этом городе. ______________________________________________________ ______________________________________________________

Предыдущий пост - Магазин на площади Терёхина