Сегодня начинаю знакомить с воспоминаниями Августы Яковлевны Бутковской, в девичестве — Никоновой, нашей землячки, родившейся в 1800 году в архангельской купеческой семье. Её отец, Яков Никонович, был винным откупщиком, то есть, платя определённую сумму косвенного налога, получал право торговли спиртными напитками. Что приносило ему немалые барыши. Поэтому семья Никоновых была более чем зажиточной.

Не бедствовала Августа Яковлевна и после смерти отца, ибо вышла замуж за Николая Яковлевича Бутковского (1782-1848) — офицера, начальника Первого отделения Инженерного департамента, участника Отечественной войны 1812 года и заграничного похода русской армии в Париж, впоследствии генерал-лейтенанта. К тому же имевшего поместье в Новгородской губернии, где его супруга прожила до 1880-х годов. И где написала ниже цитируемые воспоминания.

Безусловно, они в чём-то субъективны, в чём-то, возможно, неточны (например, в абзаце о Ломоносове), но несмотря ни на что весьма ценны. Ибо одно дело — как правило, сухие архивные документы, совсем другое — личные воспоминания и впечатления о жизни Архангельска начала XIX столетия. Впрочем, не только Архангельска. Да ещё в деталях, которые многим, в том числе и мне, дотоле были неизвестными:

Я родилась в городе Архангельске, в купеческом семействе Никоновых. Отец мой происходил из духовного звания и был сыном образованного священника Никона. Однажды случилось архангельскому епископу Варсонофию во время священнодействия собственноручно поколотить моего деда в алтаре. Эта грубость и неуважение к святыне так возмутили деда, что он ни одного из сыновей своих не допустил до духовного звания, и молодой Никонов из семинарии поступил работником на заводы к Шубному, семья которого полюбила его, а впоследствии мать моя вышла за него замуж. После женитьбы отец мой занялся винными окупами: взял сперва, с помощью тестя, на откуп город Холмогоры, а потом мало-помалу и вся Архангельская губерния перешла в его руки.

Как человек развитой и зажиточный, он пользовался почетом в губернии, что будет особенно понятно, если вспомнить, что в этой губернии никогда не было крепостного права, следовательно не было и местного дворянства, обыкновенно игравшего главную роль во внутренней жизни русского общества. Самое население губернии, по условиям климата, промыслов и торговли, отличается духом свободы и предприимчивости; за исключением приезжих чиновников, преобладающий класс составляет купечество, но купечество развитое, сохранившее русские обычаи и верования в чистоте и принявшее европейскую полировку благодаря близости моря и тесным сношениям с Англией и побережьем Немецкого моря. В самом городе было много иностранных фирм, как-то: Фан Брин, которому унаследовал Брандт, Брит, Кроп, Грель и другие, производящие и доныне обширную торговлю нашего севера с Европой. Завязав европейские отношения со времен Иоанна Грозного, уголок этот даже после устройства петербургского окна еще пропускал свет в Россию, и правительство, видимо, придавало значение нашему краю, образовав из него генерал-губернаторство.

Деятелям 1880-х годов при существующих удобствах сообщения по железным дорогам, может быть, будет непонятно, что самый лучший путь в Россию мог лежать чрез Белое море. Сношения с Европой были часты; связи, благодаря денежным интересам, близки, а северный край по богатству природы представлялся для иностранцев заманчивым краем, но край этот не подвергался бессовестной эксплуатации проходимцев, потому что этому препятствовала дальность пути и развитое русское население, нелегко поддававшееся обману.

Русское купечество посылало сыновей своих учиться в Гамбург и Англию, а между архангельскими девицами встречались такие, которые по своему образованию стояли выше столичных барышен и уже, конечно, не могли быть названы провинциалками.

Мать моя считалась почему-то в родстве с Ломоносовым; отец ее и дед, по фамилий Шубный, имели свой кожевенный завод и отправляли юфть в Москву и за границу. В былое время Ломоносов работал на заводе у Шубного, который, видя способности мальчика, говаривал ему:

— Работай хорошо, да займись ученьем, а вырастешь — выдам за тебя одну из дочерей.

Впоследствии одна из племянниц Ломоносова, Лопаткина, часто бывала у моих родителей, и я помню ее шестидесятилетней старухой; она очень гордилась своим родством со знаменитым писателем.

В одну из своих поездок в Петербург, куда отец мой постоянно отправлялся на время торгов на откупа, производившихся в сенате, он взял с собою семейство, то есть жену, сына одиннадцати и дочь девяти лет. В то время в столице происходили празднества по случаю приезда шведского короля, нареченного жениха великой княжны Александры Павловны, и отец мой со всем своим семейством получил пригласительные билеты для присутствования на маскараде в Зимнем дворце. Детей поместили на хора, откуда он с любопытством рассматривали пеструю толпу, а мать моя в великолепном костюме архангельской горожанки с жемчужной повязкой на голове находилась с отцом моим в зале.

Танцы начались польским, шествие которого обыкновенно открывала сама Екатерина II. Пары двигались бесконечной лентой, параллельно, в различных направлениях и образовывали сплошную массу; таким образом все приглашенные проходили пред глазами царственной хозяйки. Увидя моих родителей, Екатерина II обратила внимание на оригинальность и богатство костюма моей матери и позвала ее к себе движением руки; она обратилась к ней с вопросом, кто она и для чего приехала в Петербург. Моя мать растерялась и не могла произнести ни слова; но отец ответил за нее, что они нарочно приехали из Архангельска, чтобы хоть раз в жизни увидеть свою царицу и великолепие ее двора. Государыня милостиво улыбнулась и поручила близ стоящему Зубову пройтись в паре «с пышной северянкой», а к отцу моему обратилась со словами:

— Приехав столь издалека, не имеете ли вы ко мне какой-либо просьб?

— Я могу только просить, — отвечал отец, — принять одиннадцатилетнего моего сына на службу вашего императорского величества.

Императрица обещала исполнить эту просьбу, и через несколько дней родители мои получили приглашение представить сына генералу Мелисино для определения его в артиллерийский корпус. В те времена определение в корпус или полк значило только, что мальчик считается в месте служения по спискам, но может продолжать воспитание дома; потому милостивое внимание императрицы по быстроте решения об отдаче сына не было согласно с желанием матери; и хотя мальчика представили генералу Мелисино, но попросили разрешить отдать его вместо корпуса, в пансион для образования. Умный мальчик своими ответами понравился старому полуобрусевшему генералу; он был большой добряк и, чтобы согласить желание родителей с волей императрицы, предложил взять мальчика в себе в дом, как сына, обучая его в корпусе; он предлагал это тем охотнее, что незадолго до того потерял своего единственного сына.

Это предложение было принято с благодарностью, но вскоре императрица умерла; от императора Павла последовал строгий приказ относительно воспитанников, их содержания и обучения фронту; мальчиков одели в смешную форму и подвергли суровой дисциплине. Ввиду этого родители поспешили взять сына обратно и отдали в частный пансион.

Уже не занимаясь откупами, мой отец продолжал ездить в Петербург, чтобы брать на торга «отступное»: так назывались деньги, которое давали откупщики опасным конкурентам за их отказ от торгов. Иметь дела с откупом было всегда выгодно, и в губерния все расчеты по этим делам лежали на вице-губернаторах, которые получали за это крупные барыши. По этому поводу рассказывали анекдот, что, когда у здания сената однажды был большой съезд экипажей, то на вопрос Александра I: «Что это значит?» — один из приближенных, А.Л. Нарышкин, ответил, что это съехались губернаторы проситься на должности вице-губернаторов.

Начав свою деятельность с откупа в Холмогорах, мой отец имел случай видеться с лицами, окружавшими принца Антона Ульриха Брауншвейгского и его семейство. Впрочем подробности жизни несчастного семейства по своему однообразию не представляли большого интереса; здание, носившее название дворца, имело совершенный вид острога; доступ в его был нелегок, да и всякая попытка сближения даже с прокаженным представляла бы менее опасности для любопытного. В тот подозрительный век было рискованно интересоваться кем-либо, имевшим связь с внутренней политикой. У нас, однако, в Архангельске даже на моей памяти продолжал бывать прежний доктор заключенных, Корюкин, старичок очень жалкого вида.

В начале этого столетия генерал-губернатором был у нас Тутолмин, губернатором Мезенцов, а вице-губернатором брат Тутолмина. Мезенцов жил открыто, давал блестящие балы, на которых бывала старшая сестра моя Александра, и за ней ухаживал вице-губернатор. Он был большой петиметр, как тогда говорилось, и поклонник прекрасного пола, и из имеющегося при нем штата прислуги присылал своего ученого парикмахера делать избранным им дамам прически, которые в то время отличались особою замысловатостью.

С переменой царствования в 1801 году произошли перемены в управлении. Военным губернатором назначен был старик фон-Дезин. Во время своего пребывания в Петербурге, он обыкновенно являлся ко двору в современной одежде: но, возвращаясь в Архангельск, снова надевал свой парик и всю старинную форму, с которой ни за что не хотел расстаться. Гражданским губернатором был назначен Перфильев; оба правителя были люди добрые, без особого влияния на дела, и в то время особенно развелось сутяжничество в нашей благословенной стороне благодаря вице-губернатору из канцеляристов. Значение и барство екатерининских вельмож стало утрачиваться. Так, например, при генерал-губернаторе Тутолмине от двора стояли придворные лакеи и экипажи; за столом подавались золотые сервизы; генерал-губернатор представлял собой особу царицы. И это делалось с великолепием. Все то было сокращено императорами Павлом и Александром I...

Продолжение — Воспоминания Бутковской — продолжение

Предыдущий пост - Магазин НКВД

Следующий пост - Воспоминания Бутковской — продолжение