Продолжение, начало — Воспоминания: Архангельск начала XIX века

Конечно, провинциальная жизнь того времени не может представлять большого исторического интереса, несмотря на то, что это было время самого сильного напряжения Европы. Россия уже начала вмешиваться в европейские распри: сперва посылкой войск с Суворовым в Италию, отправкой эскадр с адмиралом Спиридовым в Корфу, войной 1805 года, причем, несмотря на туманность реляций, Аустерлицкий бой тяжело отозвался в России; затем продолжение войны и Тильзитский мир, за который втихомолку упрекали Александра в слабости и пристрастии к Наполеону; поговаривали, что будто народ в негодовании готовился грязью встретить царя; что свой торжественный въезд в столицу в золоченой карете, в которой он сидел с двумя императрицами, был устроен им, чтобы скрыть свое поражение. Возникли разные слухи и толки,, в народе начиналось брожение умов; отголоски событий долетали до нас.

На Архангельском морском порте особенно тяжко отозвалась континентальная система, прервавшая наши торговые связи с Англией, которая могла грозить нам своим флотом. Понятно, что се это я могла едва сознавать, но впечатления детства были тем сильнее, что от пяти до одиннадцати-летнего возраста я как бы питалась этими разговорами. Хотя мне случалось с родителями ездить на короткое время в Петербург, но все же до девятнадцати лет, то есть до смерти отца, я провела в Архангельске, жила его жизнью; все сообщаемое мною о трудной для России эпохе пополняется в памяти моей из рассказов окружающих меня лиц. С осьми лет я начала заметно развиваться умственно и интересоваться событиями; до нас доходили реляции, несмотря на то, что они излагались в смысле благоприятном нашему национальному самолюбию, общее впечатление имени Наполеона было гнетущее; чувствовалось, как будто какая-то гроза висела на западе. Уже одно частое упоминание имени Наполеона, о котором все говорило, показывало, что все от него зависело. Континентальная система разорительно действовала на торговое сословие, из которого преимущественно был составлен Архангельск, а фразы: «Наполеон не хочет, Наполеон не позволит» - все это наводило какое-то уныние и трепет. Простой народ видел в нем врага рода человеческого, антихриста, в имени его отыскивали апокалипсическую цифру 666; староверы, которых со времен Петра I особенно много в северном крае, стали вычитывать из книги приметы появления «зверя», и тут как раз к войнам присоединился «глад», имевший по обстоятельствам того времени ужасные последствия для народа.

Архангельская губерния, как известно, сторона неземледельческая, в ней может произрастать разве только ячмень да конопель, и свои средства продовольствия она получает из Вологодской, но в особенности из Вятской губернии, хлебные грузы которых сплавляются по рекам Югу и Северной Двине. Хлеб оттуда в большом количестве идет даже за границу, но в самой Архангельской губернии местным купечеством для обеспечения народного продовольствия были устроены запасные магазины. Эта мера впоследствии распространилась на всю Россию, была в то время результатом частного почина. Если бы, паче чаяния, однако в соседних губерниях оказался неурожай, то море всегда обеспечивало доставку хлеба из Швеции и Англии.

Но в 1808 и 1809 годах континентальная система была в полном ходу, таможня архангельская ввиду требований Наполеона сделалась придирчива, и английские суда, чтобы провезти свои товары, принимали название американских, и лишь под этим флагом могли проникать в порт. Для точного наблюдения за строгим исполнением запретительной системы было учреждено место «нейтрального прокурора». Английские стальные изделия, сукно, набивные ситцы, к которым так приучили нас англичане, вдруг сделались редкостью и страшно поднялись в цене. В то время с производством этих предметов Россия была мало знакома, и потому с удивлением и радостью был встречен кусок случайно завезенного к нам ситца набивки какого-то тверского фабриканта, впервые рискнувшего заняться этим делом.

Закупка иностранцами хлеба, а следовательно и отправка его морем, ввиду строгостей запретительных мер, прекратилась. Между тем ранняя зима 1808-1809 года захватила те небольшие караваны судов с хлебом, которые должны были следовать северными реками, а запасные магазины были истощены спешной отправкой последних заказов за границу в 1807 году, и понятно, что все это вместо взятое поставило население в безвыходное положение. Жители Мурманского берега могли еще питаться рыбой, горожане Архангельска и близ лежащих мест еще получали хлеб из магазинов по особым запискам, но между карелами открылся голод со всеми его ужасами; всякие суррогаты, мох и даже какая-то глина, употреблялись в пищу; но это не спасало, и целые селения вымирали или разбегались. Местному управлению было поставлена на вид его непредусмотрительность, и губернскому прокурору велено было произвести строжайшее дознание.

Прокурором в Архангельске был в это время И.Ф. Максимов, человек честный и честолюбивый. Службу свою он начал еще при генерал-прокуроре Вяземском, и затем известный Д.П. Трощинский ему особенно покровительствовал. Ему в то время было около сорока пяти лет. Он был хорошо знаком в нашем семействе и часто любовался на вторую сестру мою Анну, двенадцатилетнюю девочку. В 1808 году ей минуло тринадцать лет, и он, увидя ее после годового отсутствия, был поражен превращением ее в прелестную девушку. Несмотря на ее крайнюю молодость и огромную разницу между ними в летах, Максимов сделал предложение, которое и было принято. И вот, получив поручение расследовать на местах причины голода, о взял с собою в карельские тундры своего четырнадцатилетнего ребенка-жену, одетую казачком. В этом костюме она сопутствовала ему всю зиму, несмотря на то, что уже была беременна первою дочерью.

Результаты ревизии были неблагоприятны, они выказали беспечность военного губернатора фон-Дезина, который был смещен, и на его место назначен адмирал Спиридов, со званием генерал-губернатора. Это был тот адмирал, который действовал в Средиземном море во время войны с Францией; он был человек с твердым характером, серьезный и представительный. С ним приехал целый штат видной молодежи, в числе которой был Отто Коцебу, его адъютант, офицер гвардейского экипажа, сын известного писателя Коцебу.

До того времени представители флота, несмотря на их многочисленность, не пользовались в Архангельске особым почетом. Известно, что император Александр I мало обращал внимания на развитие флота, который в его царствование пришел в совершенный упадок. Селение Соломбала, пригород Архангельска, стоящий на отдельном острове, заключал в себе военное морское население, корабельных мастеров и много офицеров; но эти последние почему-то мало показывались в обществе. Мне кажется, что они избегали образованных кружков, потому что и их принимали неохотно; фраза «пьяница во флоте» считалась аксиомой. Были в Архангельске и адмиралы, и так называемы флотские генералы: Лутохин, Шляхтин и др., но это были люди несемейные, жившие на своем острове, вдали от общества, своею особенною жизнью...

Кроме англичан в Архангельске проживало большое число представителей немецких фирм, имелась немецкая слобода, немецкая улица считалась лучшею в городе, были де немецкие церкви, клуб, носивший название немецкого и с особым торжеством отпраздновавший в 1812 году освобождение России; было несколько немецких пансионов и вообще немецкий язык был в большом ходу. Французскому языку обучались мало и в городе едва можно было насчитать человек пять французов. Я училась по-французски у швейцарца из немецкого кантона.

Я забыла своевременно упомянуть о замужестве старшей моей сестры Александры в 1805 году. Муж ее И.И. Платунов воспитывался в Гамбурге, он был человек деятельный и предприимчивый, завел обширные торговые обороты, имел два собственных морских судна, ходивших в Англию, взял откуп, поставку хлеба в армию, устроил в Казани английский магазин, дела пошли бойко, и он уехал с женою в Петербург, где сошелся с известным в то время богачом Злобиным, графом Зубовым и другими деятелями. Не вдаваясь в исчисление всех предприятий и откупов, в которых он участвовал, я скажу только, что впоследствии несчастные обстоятельства и политические события расстроили его состояние до того, что он, чтобы не подвергнуться всем последствиям конкурсов, взысканиям казны, преследованиям кредиторов и проч., нашел возможным при содействии местных архангельских властей быть признанным умершим, и в том покойном состоянии пребывать более тридцати лет, пока, наконец, необходимость совершать гражданские акты и невозможность в новейшее время оставаться лицом без имени не вызвали его из города Онеги в Петербург, где он обратился к обер-секретарю сената Шахову, который помог ему очистить старые грехи и чрез то восстановить его право на существование. Это воскресение из мертвых произошло в 1845 году. Считаю долгом прибавить, что со стороны Шахова эта услуга была чисто дружеская...

Далее — Воспоминания Бутковской — продолжение

Предыдущий пост - Воспоминания: Архангельск начала XIX века

Следующий пост - Воспоминания Бутковской — продолжение