14:38 Извозчик благородных кровей |
Утром 19 июня 1888 года обосновавшийся в Архангельске холмогорец Григорий Ермолин остановил невдалеке от на перекрёстка Троицкого проспекта и Буяновой (Поморской) улицы экипаж и спросил извозчика, за сколько тот довезёт до завода Суркова (впоследствии 3-го лесозавода). Немного поторговавшись, они сошлись в цене. Но сразу за город не поехали, так как Ермолин предложил зайти в гостиницу «Белое море», в буфете которой заказал водку.
 Естественно, завязалась беседа про житьё-бытьё, но говорил в основном 48-летний холмогорец, годившийся в отцы извозчику. А тот, не слишком налегая на спиртное, внимательно слушал о том, как Григорий, накопив денег, надумал перебраться в Архангельск, продал в Холмогорах усадьбу и решил строиться. Точнее, почти уже возвёл дом, осталось лишь устранить недоделки и его обшить. Собственно говоря, мол, поэтому и собрался на завод, чтобы прикупить досок. Как первой, так и второй порции водки Ермолину показалось мало, и он, заказывая ещё одну, небрежно швырнул буфетчику серебряную монету. Извозчик тут же спросил: «Чего бросаешься? Очень много, что ли?» Григорий как будто ждал этого вопроса — достав из кармана свёрток и развернув его, высыпал на стол ассигнации. «Убери, верю, что много, верю, — сказал извозчик. — Давай допивай, и поехали». Но Ермолин не спешил уходить. Ибо ему доставляло удовольствие наблюдать, с какой завистью глядят на деньги — его деньги! — и сосед по столу, и завсегдатаи буфета. «Так поедем или нет? А то я пошел...» — не выдержал извозчик. Тогда Григорий, собрав деньги, наконец-то встал и, шатаясь, с трудом добрёл до экипажа. Когда миновали четвёртую версту и до завода Суркова оставалось совсем немного, извозчик попытался разбудить пассажира. Но тот в ответ издал нечто невнятное. И тут злоумышленник приступил к реализации ещё в буфете возникшего плана: расстегнул кафтан, нащупал и вынул свёрток, а его уже бывшего обладателя столкнул в придорожную канаву. И, убедившись, что так и не проснувшийся Григорий в ней не захлебнётся, развернул линейку и поехал в город. Неизвестно, как долго провёл в канаве Ермолин. Известно другое: утром следующего дня он пришёл в 1-ю полицейскую часть и заявил о пропаже 80 рублей. Но как выглядел извозчик, заявитель точно не помнил, не смог и сообщить, где именно и в каком часу был ограблен. Он лишь не забыл, что заезжал в гостиницу. А тамошний буфетчик, сказав, что тоже не может описать собутыльника Ермолина (мол, народу было много, всех не запомнишь), тем не менее в подробностях поведал, как Григорий швырялся и хвастался деньгами. «Сам виноват, — услышал Ермолин. — Наверное, еще куда-нибудь заходил и там всё промотал». Дав таким образом понять, что искать неизвестного, к тому же, возможно, совсем невиновного извозчика никто не собирается, дежурный по части посоветовал Григорию больше стражей порядка не беспокоить. Однако спустя три недели полицию, точнее, соседнюю 2-ю часть, вновь потревожили. И опять в связи с извозчиком. На этот раз заявителем был архангельский мещанин Арсений Фетисов, который 13 июля в первом часу ночи нанял на Троицком проспекте линейку: «Отвези в Соломбалу. Плачу вдвойне». Охотно согласившийся и взявший плату вперед извозчик, сразу заметив, что одна из новых лакированных штиблет расстегнута, попросил показать - дескать, никогда таких еще не видел. Получив разрешение, извозчик нагнулся и стащил штиблету. Но ею не ограничился — ухватился и за вторую. Вот тут-то Фетисов почувствовал неладное и стал сопротивляться. Однако спустя мгновение, сделав, конечно, не по своей воле сальто через голову, оказался на булыжной мостовой. Понятно, без обуви. Сообщив все вышесказанное, заявитель на вопрос, как выглядел извозчик, лишь развел руками: «Не помню». Причину его забывчивости и невнимательности — нетрезвое состояние — назвал невольный свидетель происшествия полицейский служитель Пацевич. В ту ночь он проходил по Троицкому и видел, как шатающийся человек, чуть было не попав под лошадь, остановил экипаж и, держась за колесо, договаривался с извозчиком. А буквально через минуту, услышав крики, Пацевич обернулся: в сторону Кузнечихи стремительно удалялась линейка, а ей вдогонку, вставая и вновь падая, во весь голос вопил тот же пьяный человек. Преследовать грабителя было бесполезно, да и один Пацевич не смог бы задержать его. Зато профессиональная выучка позволила ему сделать, пожалуй, главное — запомнить приметы извозчика. Словесный портрет был сообщен всем полицейским, но ожидаемый результат — быстрое задержание — не был достигнут. Преступник на улицах города не появлялся и, казалось, исчез из Архангельска навсегда. Однако 29 августа в 2 часа пополудни на одной из улиц Кузнечихи был обнаружен лежащим на куче песка 62-летний отставной коллежский асессор Николай Александрович Пилюскин. Когда полицейский околоточный, подняв его, спросил, что случилось, пострадавший сообщил об ограблении его молодым извозчиком, согласившимся довезти до дома портних Савельевых. Поначалу злоумышленник был весьма любезен, причем настолько, что, поддерживая, помог недавно вышедшему из больницы, но все равно болезненному Пилюскину сесть в экипаж. А его слова, что запамятовал, где живут Савельевы, встретил спокойно: «Ничего, найдем...» Столь же уважительным был извозчик, когда подвёз к какому-то дому - помог спуститься на землю и, держа под локоть, завёл в сени. Но там... там, заломив руку, повалил на пол, засунул в рот тряпку и принялся шарить по карманам. А найдя кошелёк (как сказал Пилюскин, с более чем сорока рублями), уехал. У пострадавшего хватило сил лишь вынуть кляп и выползти на улицу — авось увидят и помогут. Данное Пилюскиным описание примет во всём совпало со словесным портретом. Поэтому поиски возобновились. Но грабитель был неуловим, хотя нельзя сказать, что вновь затаился. Напротив, осмелел — по городу один за другим ползли слухи об ограблениях. Но пострадавшие не спешили в полицию, так как лишались денег и вещей, как правило, в сильной степени опьянения. И потому ничего вразумительного сообщить не могли.  Но однажды злоумышленнику не повезло — его, поджидавшего очередную жертву у трактира, заметил сам Пацевич, который позвал на помощь другого полицейского. Почувствовав угрозу, извозчик попытался скрыться, но через несколько кварталов был задержан. Каким же было удивление стражей порядка, когда они выяснили, что грабителем оказался не какой-нибудь простолюдин, а молодой человек благородных кровей — 18-летний дворянский сын Александр Шпир. Еще более поразил полицейских тот факт, что отцом задержанного являлся их коллега — бывший полицейский надзиратель города Мезени штабс-капитан Александр Михайлович Шпир. Во время следствия Шпир-младший, отрицая факты ограбления, вместе с тем признал, что подвозил всех троих. Но про первого, Ермолина, сказал, что тот настолько был пьян, что сам вывалился. Вытаскивать из канавы здоровенного мужика, к тому же всего в грязи, не было ни сил, ни желания. Поэтому взял у спящего лишь оговоренную за проезд сумму, а кто забрал остальные деньги, не знает. Что же касается Фетисова, то задержанный утверждал: «Он был так нетрезв, что залез без обуви, которую по пьяному делу либо где-то оставил, либо пропил. Когда же я спросил, где штиблеты, он, вдруг что-то вспомнив, на ходу выскочил». А вот Пилюскин, по словам Шпира, очень слаб на голову — ничего не помнил, даже забыл, куда и зачем поехал. И был хотя немного, но выпивши. Поэтому неудивительно, что от тряски начались головокружения, он попросил остановиться, сошёл и сел на землю. Караулить его не было времени. А про ограбление от слабоумия сочинил — наверняка сам от себя куда-то деньги спрятал и забыл. Единственное, что не смог объяснить Шпир, — почему участником всех трёх происшествий был именно он, а не другие извозчики. Как раз это обстоятельство и повлияло на решение губернской палаты гражданского и уголовного суда, которая 18 декабря 1888 года признала Александра Александровича Шпира виновным в совершении ряда ограблений. Однако мера наказания оказалась на удивление мягкой: «Выслать на житье в Томскую губернию на один год с воспрещением отлучки из нее без уважительных причин». И это тогда, когда представителей низших сословий за подобные преступления приговаривали если не к каторжным работам, то к тюремному заключению обязательно. Что ж, благородное происхождение, несомненно, сыграло свою роль. Михаил ЛОЩИЛОВ Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 20.07.2006 г. _____________________________________________________ Предыдущий пост - Извоз как «противность узаконениям» |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |