О генерал-майоре Фёдоре Карловиче Шульце, в 1820-1843 годах — архангельском коменданте, я уже дважды рассказывал: см. Шульц и верный денщик и Необычный дезертир. Причём во второй сообщении отметил, что военный комендант по тем временам более чем мягко отнёсся к проступку шенкурянина Касьяна Колесова, бежавшего в Архангельск вследствие побоев из Клина, где служил солдатом в Угличском полку.

А недавно в воспоминаниях Николая Ивановича Мамаева (1815-1885) я встретил сведения о взаимоотношениях Фёдора Карловича с высланным в Архангельск декабристом, членом Южного общества Иваном Петровичем Жуковым, штаб-ротмистром, разжалованным в солдаты. Ниже их частично процитирую:

Добрый в душе, он радушно принял Жукова, не только не оказал своей над ним власти, как начальник, но в своем солдате видел молодого человека, увлеченного, может быть, своими товарищами и если имеющего свои убеждения, то еще не зрелые, за которые он достаточно и наказан. Поэтому Жуков в своем солдатском мундире в доме генерала был принят, как равный.

Красивой наружности, отлично образованный, хороший музыкант, ко всему этому, обладавший увлекательным даром слова, Жуков скоро обратил на себя внимание Лизаветы Федоровны, тоже красоты замечательной, в которую и сам влюбился. При том, и его «несчастное» положение много содействовало к их сближению. В глазах дочери он был жертвой своих заблуждений. Молодые люди объяснились, признались во взаимной привязанности и поклялись любить друг друга вечно, несмотря ни на какие препятствия.

Жуков открылся Шульцу и просил руки его дочери. Старик, несмотря на всю свою доброту, сознавая, что его дочь будет замужем все-таки за солдатом, наотрез отказал Жукову.

Видя слезы и отчаяние дочери, Шульц тогда только догадался о зле, которое причинил ей, допуская сближение ее с таким опасным по своим достоинствам человеком, каким был Жуков, и, думая разлукой ослабить ее привязанность, отказал последнему от дома.

Дом коменданта Шульца стоял в самом конце Кузнечевской (Суворова) улицы у кладбища. Примерно на его месте была построена богадельня Булычёва (ныне облвоенкомат). Фрагмент Поквартальной книги Архангельска 1828 года

Но было уже поздно. Вместе с Жуковым был тоже за принадлежность к тайному обществу разжалован и сослан в Архангельск моряк Иванчин-Писарев. Шульц, не подозревая в нем соучастника в привязанности Жукова к своей дочери, продолжал принимать его у себя по-прежнему. Через Писарева Жуков вел деятельную переписку с Лизаветой Федоровной, напоминал, что клятва ее любить вечно, была не пустые слова, но исполнится на деле, умолял согласиться на тайное с ним свидание. Лизавета Федоровна согласилась. По легкости и удобству свиданий, последние происходили все чаще и чаще...

Последствием того было, что сам Шульц вынужден был спешить с браком. При том он надеялся, за службу и раны, испросить у государя помилование своему зятю.

После венчания, происходившего утром, все участвующие в церемонии и другие знакомые были приглашены Шульцем на обед новобрачных. Только уселись за стол, как раздался звон почтового колокольчика, к подъезду комендантского дома подскакала тройка. Выскочивший из нее фельдъегерь, войдя в зал, где происходило пиршество, подал Шульцу конверт.

С тайным предчувствием нового горя старик принял его и дрожащими руками сломал печать. При чтении бумаги лицо его сильно изменилось, предчувствие не обмануло его, он получил приказание, в котором значилось, что согласно письма Жукова к великому князю Михаилу Павловичу исходатайствован его перевод на Кавказ, и потому предписывалось Шульцу тотчас же, не медля нимало, отправить Жукова с сим же фельдъегерем к новому месту служения...

Можно представить положение молодых! Радость их брачного союза нарушена мгновенно... С большим трудом смогли уговорить фельдъегеря несколько повременить, чтобы дать время окончить обед и собраться в дорогу. Жуков должен был проститься с молодой женой прямо из-под венца...

Горе, несчастье, обманутые ожидания, все это подействовало на крепкое дотоле здоровье старика Шульца; раны его раскрылись, из которых последняя рана, нанесенная его отцовскому сердцу, была еще чувствительнее, и он, промучившись года два после отъезда Жукова, скончался.

По его смерти Лизавета Федоровна осталась совершенно одна. Мать ее скончалась давно; из братьев старший служил где-то в полку, а младшие воспитывались в корпусе. В таком незавидном положении она вспомнила, что мать мужа живет в Казани, и еще при жизни ее отца приглашала приехать к ней повидаться...

Далее в воспоминаниях говорится, что вскоре Елизавета Фёдоровна Шульц-Жукова, распродав всё ненужное, вместе с прислугой отправилась из Архангельска в Казань, где её в день приезда ждал новый удар — как раз в тот день хоронили её свекровь - А.М. Кондратович (фамилия второго мужа).

Елизавету Фёдоровну, оказавшуюся одной в чужом незнакомом городе, пригласила жить в свой дом хорошая знакомая А.М. Кондратович и мать автора воспоминаний — Варвара Васильевна. И пребывание дочери архангельского коменданта у Мамаевых затянулось надолго — вплоть до 1837 года, когда она вновь воссоединилась с мужем, уже высочайше прощённым. Причём опять же в доме Мамаевых.

На сайте Хронос есть следующая информация об Иване Петровиче Жукове:

Переведен в Архангелогородский полк приказом 7.7.1826, впоследствии находился на Кавказе, в 1830 его мать, Кондратович, просила об увольнении сына от службы, уволен в отставку штабс-капитаном Куринского пехотного полка — 1833, обязался жить в с. Сергиевском Лаишевского уезда Казанской губернии.

А эти сведения позволяют предположить, что долгожданная встреча супругов состоялась не в 1837-ом году, а в 1833-ем. Нельзя не заметить и другую неточность. Архивные данные свидетельствуют: Архангельский комендант генерал-майор Фёдор Карлович Шульц умер 13 марта 1843 года в возрасте 83 лет. То есть вовсе не в конце 1820-х, то есть через два года после свадьбы и отъезда Жукова из Архангельска на Кавказ, как утверждается в воспоминаниях. Кто автор этой неточности, сейчас сказать трудно — или писавший уже в преклонных годах воспоминания Николай Иванович Мамаев, или Елизавета Фёдоровна, именно так ему, ещё подростку, рассказавшая. Если к неточности причастна она, то напрашивается следующее предположение: если в Казань, к свекрови, она уехала из Архангельска в конце 1820-х (то есть при живом отце), то вполне вероятно, что вследствие конфликта или ссоры с ним. О чём в доме Мамаевых не сообщила. Да и всю историю, возможно, приукрасила.

В пользу этого предположения — следующий факт. В формулярном списке Ф.К. Шульца 1841 года, составленном, скорее всего, с его слов, в частности, значится:

Женат, жена - Катерина Николаевна, дочь умершего генерал-майора Пелагина. У него трое детей: Александр, 40 лет — подполковник корпуса жандармов; Федор, 24 года — подпоручик в 17 полевой артиллерийской бригаде; Егор, 23 года — подпоручик Новоингерманландского пехотного полка, все православного вероисповедания.

То есть нет никакого упоминания о дочери Елизавете. Почему? — Возможно, вследствие разорванных отношений отец не хотел вспоминать о ней даже на бумаге...

Предыдущий пост - Архангельск послевоенный

Следующий пост - Арка у парашютки