В сообщении от 10 января я, в частности, отмечал:

...Все приезжавшие в Соломбалу были обязаны в первый же день явиться в полицейскую часть и предъявить «письменный вид» или «плакатный пашпорт» (типографски отпечатанный бланк с внесенными в него от руки сведениями: фамилия, имя, отчество, возраст, приметы, откуда, кем, на какой срок и с какой целью отпущен). А затем «словесно объявить», на какой улице, в чьём доме и на какое время прибывший остановился. После чего на обороте документа оставлялась соответствующая пометка. Аналогичного содержания запись вносилась и в соответствующий раздел «Журнала словесных объявлений». «Письменные виды» и «пашпорты» временно находившиеся в Соломбале должны были всегда носить с собой, а их не имевшие - задерживались...

И об этих задержаниях делались соответствующие записи в специальном журнале. Вот некоторые из них за 1829 год:

10 мая шатавшийся по Соломбале, сказавшийся крестьянином Холмогорского уезда Ухтостровской волости Алексей Федоров Шипов — оказался без письменного вида
12 мая крестьянская девка Холмогорского уезда Матигорской волости Авдотья Прокопьева — задержана за просрочку пашпорта
17 мая Вологодской губернии и уезда крестьянин Александр Неслоцкий — без письменного вида
1 июня Вологодской губернии Сольвычегодского уезда крестьянин Терентий Бальсанов — задержан за безпашпортное проживание
5 июня крестьянская жена Акулина Петрова Пахомова — за проживание без пашпорта...

Все перечисленные после выяснения личности отправлялись в суд, но не в имевшийся в Соломбале военный, а в Архангельский уездный, так как они являлись гражданскими лицами. В тот же суд, но уже с собранными за несколько дней доказательствами вины или невиновности отправляли задержанных за мелкие преступления:

23 марта отставной унтер-офицер Дмитрий Кнорозов — за пьянство, буйство и битье стекол в доме переводчика Бурхарта
30 марта крестьянин Холмогорского уезда Куростровской волости Яким Антонов — за отнимание лошади у крестьянского сына Николая Зуева и битье его
28 мая крестьянин Мудьюжской волости Федор Зуев — за кражу на иностранном корабле
29 мая крестьянин Нижнерыболовской деревни Александр Ношницын — задержан в пьяном виде с краденными вещами
2 июня Холмогорского уезда Кривецкой волости крестьянская девка Василиста Чищина — за пьянство и развратное поведение
19 июня жена 7-го ластового экипажа рядового Филиппа Нифантьева — по делу мужа о подделании серебряных монет
21 июня Холмогорского уезда Матигорской волости крестьянин Григорий Леонтьев — за найденные у него листы железа с казенными клеймами
22 июня Вознесенской волости крестьянин Александр Копырин — за сделанную 4-й морской артиллерийской бригады унтер-лейтенанту Чепелеву грубость
26 июня крестьянин Холмогорского уезда Иван Колесов — за покупку у матроса 21-го флотского экипажа Хопарева казенных напилков
27 июня Онежского уезда крестьянин Василий Пешков — за буйство в пьяном виде

А о том, как велись расследования мелкие преступлений, рассказывают составленные в ходе их протоколы. Например, текст следующего:

1828 года октября 25-го дня по объявлению устюжского мещанина Григория Усова, касающегося покражи у него медного рукомойника, призванный в Соломбальскую полицейскую часть здешнего уезда Верхнерыболовской деревни крестьянин Иван Рахов показал:

От роду мне 30 лет, на исповеди ежегодно бываю, у Святого причастия от роду не бывал, холост, неграмотен, проживал в Маймаксе на заводе Бранта в работах, ныне пришел в Соломбалу вчерашнего дня, чтоб попасть на биржу у купца Пьянкова в работу, зашел с товарищем из Емецкого Иваном (не знаю, как прозывается) к приказчику купца Пьянкова мещанину Усову в сени, товарищ мой, взявши медный рукомойник, вылил из него воду и подал мне, я положил за пазуху, и пошли вместе на Новое строение в Саженую улицу к рядовому 7-го ластового экипажа Рахматуллу Хазанову, сказав ему, купи рукомойник, запросили с него 2 рубля, он подал 1 рубль 20 копеек. Мы взяли деньги и пошли в Павловский питейный дом, Большим Соломбальским тако ж зовущийся, где выпили по 10 копеек, вдруг приходят караульщики от лесобиржи Пьянкова, меня взяли и повели в полицию, а товарищ с деньгами один остался в кабаке.

В другом протоколе говорится:

Призванный в Соломбальскую полицейскую часть 7-го ластового экипажа рядовой Рахматуйло Хазанов спрошен и показал:

От роду мне 47 лет, исповедования Магометанского, неграмотен, под судом не бывал, женат и имею детей, проживаю в собственном доме в Саженой улице на Новом строении. Вчерашнего числа около 10-ти часов пополудни пришли ко мне два крестьянина, мне незнакомые, один из них, тот, который показывается Иваном Раховым, сказал мне: «Купи рукомойник». Я спросил: «Чей?». Он сказал, что собственный, и запросил двух рублей. Свесил — оказалось 1¾ фунта, подал ему 1 рубль 20 копеек. Оба вышли. Что показал, по сущей справедливости.

Другая история, более печальная, случилась опять же с пригородным крестьянином - Андреем Ловдиным, жителем заостровской деревни Пуново. Он 7 ноября 1828 года приехал погостить в Соломбалу к сестре. Во время застолья стало плохо — сильные боли в груди, отдающие в руку. Судя по описаниям — инфаркт. Однако, будучи нетрезвым, пошёл не к лекарю, а цирюльнику Яранкулову, который «лечил» весьма часто тогда практиковавшимся методом - пускал кровь. Возвратился Ловдин с кровоточащей рукой, которую сестра, как могла перевязала. И отправила ямщика за лекарем. А тот хотя и застал Ловдина ещё живым, но уже ничем помочь не мог. И известил полицию, что крестьянин умер от апоплексического удара (инсульта).

Однако этого объяснения причины смерти полицмейстеру показалось недостаточно, так как вся повязка была в запёкшейся крови. Поэтому в полицейскую часть был вызван цирюльник Иксан Яранкулов, который пришёл не один, а со сослуживцем-единоверцем, который одновременно являлся помощником местного муллы. И перед тем, как дать показания, сделал «Клятвенное обещание» (текст цитирую слово в слово):

Я, нижеименованный, обещаю и клянусь всемогущим богом и пред Алкораном Магомета в том, что по делу, по которому буду имею показать самую сущую правду, ни нарова ни на какую сторону, ни для дружбы, вражды, свойства, корысти или страха ради ни прибавить излишнего и утаить известного, но все суть явственно сколько слышал и видел, так честно и истинно, как мне будущем суду ответ держать должно. В заключение сей моей клятвы целую слова в Алкоране пророка нашего Магомета. К присяге приводил 7-го ластового экипажа рядовой, помощник муллы Абдулло Абраимов при свидетельстве управляющего Соломбальской полицейской части капитана Крылова.

1828 года ноября 8 дня

Эту и другие написанные в ходе следствия бумаги полицмейстер Крылов опять же отправил в уездный суд. А месяцем ранее предыдущий полицмейстер — капитан Шаппизо — был вынужден разбираться в истории, подобных которой ранее не случалось.

Иностранный гость (так тогда называли почти постоянно проживавших в Архангельске заморских купцов) по фамилии Кларк пожаловался, что привезённый к нему из Англии матрос Иоганн Питерсон отказывается возвращаться на построенном в Соломбале новом судне. Понятно, что этот невозвращенец был найден и приведён в полицейскую часть. Где дал следующие показания, причём хотя и с акцентом, но на русском языке:

1828 года октября 7-го дня. Я, Давид Адамс, от рождения 34 года, исповедания лютеранского, российский подданный, о чем документов при себе не имею, уроженец города Нарвы, старожил. Не помню, в каком году, 14-ть или 15-ть лет тому назад, на нарвской шхуне, принадлежавшей купцу Болтину, отправился в Англию в город Гулль. Там, оставивши шхуну, попал в Вест-Индию на английском бриге «Гранид» господина Блекета, лондонского купца. Пришедши на остров Гренаду, оттуда пошел на американском бриге «Деандент» и отправился в Нью-Йорк, что в Америке, оттуда шатался на разных кораблях по разным местам. Наконец, в Англии пришел в город Ливерпуль, потом перешел пешком в Лондон, тут у английских купцов под немецким именем Иоганн, чтоб вернуться в Россию, подрядился на вновь выстроенный в Архангельске купца Кларка корабль. Для сего привезли меня пассажиром в Архангельск, письменного вида не имею и показал сущую правду.

Кроме того, Давид Адамс попросил не отправлять его на судне Кларка в Англию — мол, хватит, поскитался по свету и пора на родину — в Нарву. Конечно, полицмейстер Шаппизо письменно сообщил обо всём этом военному губернатору Миницкому, который предписал губернскому правлению сделать соответствующий запрос городским властям Нарвы. А тем временем в связи с приближавшимся окончанием навигации новое судно Кларка было вынуждено покинуть Соломбалу с неукомплектованным полностью экипажем — без матроса под именем Иоганн Питерсон...

Предыдущий пост - Дом мастера Дурасова