Неделю назад, говоря о присылавшихся из столицы гражданских губернаторах и вице-губернаторах, я вынужден был констатировать:

Некоторые из них назначение в Архангельск воспринимали как почётную ссылку, другие — как ступеньку в карьере (ибо в послужном списке появлялась престижная запись «губернатор» или «вице-губернатор»), третьи как удивительный кульбит судьбы, который по их предположениям впоследствии позволит им, столичным жителям, приехавшим временно порулить, вдоволь поиронизировать над обитателями северной окраины империи...

А сегодня, продолжая знакомить со столичными посланцами-временщиками, ниже привожу текст ещё одной давнишней — 1998 года — публикации, «героем» которой был ещё один присланный вице-губернатор:

Имея пристрастие к чтению подшивок старых газет и получив в архиве очередную из них — «Архангельские губернские ведомости» за 1898 год, - я с удивлением обнаружил под ее обложкой чудом сохранившиеся оттиски — пробные, рабочие варианты газетных страниц, никогда не выходящие за стенки редакций и типографий и потому не доступные глазу читателя.

Перелистывая их, я, ранее совершенно незнакомый с технологией редакционной работы, с интересом рассматривал пометки, правки, зачеркивания отдельных строк и целых абзацев или, наоборот, дополнения к ним, сделанные рукой редактора, подписывавшего затем номер газеты к печати.

Когда же очередь дошла до последнего январского выпуска, то первое, что бросилось мне в глаза, — это огромная чернильная клякса в правом верхнем углу оттиска первой страницы, частично скрывшая собой ранее нанесенную надпись, начинавшуюся укоризненной фразой: «Отчего так поздно...»

Немало заинтригованный таким способом выражения претензий, я, пытаясь выяснить имена автора этих слов и того, кому они предназначались, обратился сначала к оттиску второй страницы, затем третьей...

И тут мое внимание привлекла статья под заголовком «Американская пресса», первый столбец которой был накрест перечеркнут, а поперек текста второго была начертана, причем уже знакомым мне, размашистым почерком весьма оригинальная резолюция: «Нашему пигмею не стать мечтать об американской прессе».

Всерьез заинтересовавшись, почему кем-то презрительно обозванный «пигмеем» наш архангельский читатель сто лет тому назад не имел права не то что мечтать, но даже хотя бы всего лишь узнать что-либо о заокеанской печати, я изучил одержание статьи и не нашел в ней ничего предосудительного. Скорее, наоборот, информация была познавательной и достойной внимания — речь в ней шла о рождественском выпуске газеты «New York Journal», вышедшем на 104 страницах и состоявшем из 11 разделов, в которых можно было найти юмористические рассказы, карикатуры, рождественские картины, кулинарные рецепты, фотографии артисток, сообщения о различных «чудесах», поэмы папы Льва XIII и, конечно же, интервью, новости, объявления и более 300 иллюстраций. Самым же удивительным для архангельского читателя той поры могло стать известие о том, что уже тогда отдельные страницы американской газеты были выполнены способом цветной печати.

Не обнаружив под резолюцией подписи, я вернулся к залитому чернилами тексту и, потратив некоторые усилия и время, смог-таки разобрать одно из слов — последнее: «...Островский». А установить, кем был автор надписи, позволявший себе высказывать свое недовольство прямо на оттиске, не представляло особого труда — аналогичные подписи статского советника Островского, служившего в тот год архангельским вице-губернатором, соседствовали с подписями редактора Ульяновского под каждым номером газеты.

Разыскав в областном архиве формулярный список (личное дело) вице-губернатора и ряд других документов, проливающих свет на его характер и стиль мышления, я составил о нем определенное представление.

Дворянин Дмитрий Николаевич Островский, выпускник Петербургского университета, сразу же после его окончания принятый делопроизводителем в Министерство иностранных дел и быстро поднявшийся по ступеням служебной лестницы, после нескольких лет кабинетной работы был назначен консулом в Хаммерфест (Норвегия).

Успешное продвижение на дипломатическом поприще было прервано в январе 1897 года. 40-летнего русского консула в английском Ньюкасле, не успевшего отслужить там положенный срок, неожиданно отозвали на родину.

В его личном деле нет указаний на то, что именно побудило министерское начальство пойти на такой шаг (а это могли быть служебные промахи и проступки, либо чьи-то интриги), однако сведения о его последствиях есть. Островский "высочайшим приказом переводился на службу по ведомству Министерства внутренних дел», которому тогда помимо полицейских органов подчинялись и все губернские правления. Работой одного из них — Архангельского — как раз и предстояло руководить бывшему консулу.

8 апреля 1897 года Островский прибыл в Архангельск. Поначалу ему, петербуржцу, обладателю университетского диплома, было непросто иметь дело с местными чиновниками, закончившими в лучшем случае курс гимназии. Со временем, правда, он свыкся и северным говором, и с привычками, и с идущими, как он считал, от недостатка образованности и культуры ограниченностью и сугубо провинциальными манерами поведения своих подчиненных. При этом, несмотря на внешне уважительное к ним отношение, он про себя, в кругу семьи и в письмах друзьям называл местную чиновную братию «пигмеями». Впрочем, вскоре этот презрительный эпитет был распространен им и на всех остальных жителей губернии.

Исполняя вдобавок к основным возложенные по «Высочайшей воле» на вице-губернаторов обязанности цензора, Островский каждый раз, просматривая принесенные из редакции оттиски, вычитывал их не спеша и очень внимательно. Нет, запрещать крамольные статьи или вычеркивать недозволенные фразы ему не приходилось — они просто не могли тогда появиться на страницах официального издания. Однако это обстоятельство не усыпляло бдительность вице-губернатора — не менее преступными деяниями, подрывавшими устои самодержавия, могли признать в те годы и факты появления опубликованных с орфографическими ошибками имен царствующих особ и их титулов, к тому же, не дай бог, пропущенных или — того хуже — напечатанных со строчной буквы.

Вполне возможно, что всего лишь с одним намерением — не допустить чего-либо подобного, и взялся бы в пятницу, 30 января 1898 года, архангельский вице-губернатор за просмотр оттисков, если бы не чрезмерная, на его взгляд, задержка с их доставкой. Она возмутила его настолько, что накопившееся за весь рабочий день раздражение наконец дало о себе знать. Еще не читая оттисков, он письменно на первом из них обратился к редактору со словами негодования.

Однако этого показалось мало — Дмитрий Николаевич внимательнейшим образом стал просматривать текст, выискивая, к чему бы придраться, но никаких редакторских погрешностей не нашел. И это лишь усилило раздражение, под влиянием которого Островский, откладывая лист, резко дернул его, совсем забыв про оставленную на нем чернильницу...

Кое-как собрав чернила, он принялся вычитывать оттиск второй страницы, но и там не оказалось ни одной зацепки...

Зато на третьей вице-губернатор в полной мере смог реализовать свои цензорские способности: легкомысленно, если не сказать, преступно, поставленная в набор статья об американской прессе, по его мнению, ничего, кроме вреда, принести не могла. Зачем, спрашивается, на примере достижений издательского дела в Америке пусть косвенно, но тем не менее так безответственно и навязчиво намекать об отставании России! Даже местные пигмеи, сравнив прочитанное с тем, что они видят вокруг, смогут сделать, страшно подумать, какие выводы!..

В вышедшем 31 января номере «Архангельских губернских ведомостей» вместо изъятой статьи был помещен материал о некогда обитавших здесь аборигенах и их невысоком уровне развития...

Впрочем, не только о чистоте помыслов местных жителей беспокоился Островский — ему лучше было перестраховаться, чем допустить неизвестно еще как оцененный вышестоящим начальством непростительный промах, который только навредил бы его намерению как можно быстрее покинуть Архангельск.

Тяготившийся отсутствием, на его взгляд, равных по интеллекту людей и удрученный оторванностью от привычного ему мира, он неоднократно посылал в столицу рапорты с просьбой перевести его отсюда, но вплоть до начала февраля положительных ответов не поступало.

Лишь в середине месяца пришла ободряющая весть — хлопотавшие за него друзья сообщили, что просьба близка к удовлетворению. Спешно подав губернатору рапорт об отпуске, собрав вещи, Островский 21 февраля отбыл из Архангельска.

7 апреля в губернское правление пришло уведомление, в котором сообщалось, что «Высочайшим приказом от 27 марта 1898 года статский советник Островский переведен на службу по ведомству Министерства иностранных дел консулом в Лейпциг согласно прошению». И только тогда в правлении спохватились, что Островский, никого не предупредивший о своем возможном переводе, перед отъездом в столицу ухитрился переполучить авансом 232 рубля 75 копеек. По поводу этой суммы архангельские чиновники вступили в длительную переписку с департаментом личного состава и хозяйственных дел МИДа, который после трехмесячных проволочек всё-таки согласился компенсировать издержки, причиненные бывшим вице-губернатором. 

Для справки: Дмитрий Николаевич Островский родился 28.03.1856 г., после работы в Лейпциге с 1.07.1899 г. - генеральный консул в Данциге, откуда в связи с началом Первой мировой войны был отозван; после революции - в эмиграции, умер 30.03 1938 г., похоронен в Париже на кладбище Сент-Женевьев де Буа.

_____________________________________________________

Предыдущий пост - Вагнер с зонтом, негр с ножом